понадобился. А когда стал ненужным свидетелем, он, гад, «растяжку» и поставил!
Капитан Евсеев быстро писал протокол.
– Вы ту дорогу запомнили? Показать сможете? Ну, чтобы перекрыть ее…
Леший даже не усмехнулся. Просто покачал головой.
– Запомнить-то я запомнил. Только кто туда со мной пойдет? И как перекрывать?
Юра выпятил челюсть.
– Да я и пойду. Возьмем пару сотрудников, заварим, решетки поставим… Засаду оставим, в конце концов!
Леший снова не усмехнулся, и это выдавало его внутреннее состояние. Он явно был не в себе.
– Вы, извините, на такую глубину не спуститесь. Да и никто из товарищей ваших не спустится. Тем более с инструментом. Сварочный аппарат и все такое… Не выйдет. И потом: это только вперед мы прошли одним путем. А назад путей может быть много. Он наверняка другую дорогу найдет…
– Почему это мы не спустимся? – задиристо спросил Юра и вдобавок к челюсти выпятил грудь. – Вы спускаетесь, а мы не сможем? Почему так?
Синцов вздохнул.
– Да потому. Внизу все другое. Воздуха мало, земля давит, все время кто-то в спину смотрит, да в затылок дышит, а иногда трогает – за руку, за ногу, за шею… Ноги сводит, паника накатывает, приступы удушья случаются… На первый уровень многие заходят, а ниже – извините! Не получится. На второй уровень из знающих человек пятнадцать добирались. А на третий – шесть, не больше. Теперь пять… Мы ходим, потому что мозги так устроены. Да и привычные, тренированные. А поверхностник не пойдет – ноги не поведут.
Евсеев с новыми чувствами рассматривал сидящего напротив диггера. Обычный вроде человек. Только глаза красные, набухшие веки, нездоровая бледность лица… Потому что полжизни проводит в чуждом мире? Или просто смертельно устал, потерял близкого друга, оглушен взрывом гранаты… И говорит медленно, заторможенно, будто по слогам…
– Раньше у вас тоже специальная бригада была, подземная. Они и по второму уровню ходили, говорят, на третий спускались… Только потом в бандюков превратились. В отморозков. Девчонку Хоря, Ритку, изнасиловали, у нее потом крыша поехала, мужиков видеть не могла… Подземные бандюки. Хранилище искали. Там вроде золотой запас в войну спрятали, а при бомбежке завалило, не знаю – так, не так… Кого встретят – стреляют без вопросов. А на бомжей вообще охотились, как на крыс… Суки, короче!
Леший ударил кулаком по столу.
– И на нас наехали, только этот гад, Миша, их завалил – четверых или пятерых. Видно, главных. Потому что без них остальные перестали появляться. Бомжи вздохнули свободно, да и мы тоже… А он взял и установил «растяжку»!
– Убивший дракона сам становится драконом, – блеснул Юра.
– Что? – тускло спросил Леший.
– Ничего, это я так. Вы знаете кого-нибудь из этих людей?
Капитан Евсеев разложил на столе пять фотографий. Это были члены особо секретной группы «Тоннель». Бывшие члены бывшей группы. Трупы, найденные в промоине на Малой Пироговской.
– Вот этого, – палец с не очень чистым ногтем ткнул в фотку подполковника Неверова – командира группы.
– И их, – палец указал еще на двоих. – И вот этих…
Синцов снова вздохнул.
– Выходит, всех знаю. Это они на нас наехали. Их этот сучий Миша и грохнул…
Евсеев собрал фотографии. Невероятный пасьянс начинал сходиться.
Глава 11
ФСБ против ЦРУ
Капитан Евсеев в сердцах шлепнул аналитической справкой о стол, прошелся по кабинету, подошел к окну и долго смотрел на Лубянскую площадь, дергая себя за мочку уха по привычке детских лет, которую он считал давно забытой.
Внизу сплетались в лихих разворотах плотные автомобильные потоки, на тротуарах бурлил человеческий водоворот. Москвичи и гости столицы спешили в офисы и институты, магазины и закусочные, органы власти, управления и другие присутственные места, на свидания и деловые встречи. Они дышали ядреным морозным воздухом, ели на ходу мороженое и хот-доги, болтали, улыбались, строили планы и о чем-то мечтали. Никто из них не думал о шпионаже, контршпионаже и прочей киношной ерунде.
Если бы кинокамера, проехавшись по радостным улыбкам прохожих, выделила несколько особенно расслабленных и счастливых, а потом сделала наплыв на фасад знаменитого «Дома-2»[21] и сфокусировалась на озабоченном лице молодого контрразведчика, в строгой раме оконного переплета с акустическими излучателями антипрослушки по бокам, контраст был бы очень наглядным. А дальше можно продолжать тот самый кинофильм о хороших и плохих парнях, который иногда просматривал в воображении американский гражданин Билл Джефферсон, он же агент ЦРУ по псевдониму Мачо.
Молодой контрразведчик возвращается к столу, садится, снова заглядывает в справку и задумчиво говорит:
– Итак, Катранов имел доступ лишь к тридцати процентам секретной информации, записанной на изъятой у него флешке. Семаго – к семи. А Мигунов – к восьмидесяти пяти!
Он в сердцах ударяет ладонью по толстому досье. Наплыв, крупный план: жестко сжатые губы, резкие носогубные складки, прищуренные, со стальным блеском глаза. Надо было сделать несколько дублей, чтобы поймать знаменитый «чекистский» взгляд.
– Значит, шпион – полковник Мигунов! Какой негодяй! Он умело подставил своего старого друга и изощренно убил его! (С сарказмом.) Хотя сам он вряд ли использует слово «убил»… «Ликвидировал», «обезопасил», «нейтрализовал»…
Следующий кадр: молодой контрразведчик во главе группы захвата врывается к разоблаченному иуде, выбивает у него пистолет, надевает наручники, отрывает воротник с ядовитой капсулой.
(Интересно, сколько у него таких капсул? Ведь надо вшить их во все рубашки… Или постоянно носить одну и ту же сорочку… Кстати, а как ее стирать? Вдруг капсула лопнет! Впрочем, о таких вещах нормальные зрители не задумываются, а на какого-нибудь отдельно взятого зануду сценаристу и режиссеру плевать!)
Потупившись, разоблаченный шпион под конвоем идет сквозь толпу к машине. На лице – раскаяние и страх. Звучит тревожная музыка. Простые российские граждане смотрят на него с омерзением. Камера скользит по суровым лицам. В музыку вплетаются мажорные аккорды. Даже дураку ясно: народ уже вынес иуде суровый приговор. Впереди скамья военного трибунала и неминуемая расплата…
А молодой контрразведчик спешит на свидание к красавице-невесте. Цветы. Нежная улыбка. Трогательно-невинный поцелуй. Крупным планом – лицо капитана. Теперь оно выглядит совсем по-другому. Расслабленное, радостное и счастливое, как у остальных его сограждан – честных советских, простите, российских, граждан. Музыка набирает силу, льется рекой, приобретает особую душевность и чувствительность. Затемнение. Титры. Надпись: «Конец фильма».
Юра тяжело вздохнул. В жизни все не так.
В юности он любил рассказы о Шерлоке Холмсе. И только обучаясь в Академии ФСБ, понял: ни одно дело великого сыщика нельзя было направить в суд. Потому что предположения, догадки и складная интерпретация фактов не годятся для обвинительного приговора. Ну, бегала по болотам огромная, намазанная фосфором собака, да – это факт. Но что он доказывает? Обвиняемый объяснит: да, пошутил, раскрасил пса для смеха… И что дальше? Или с «пестрой лентой»: привез змею, куда она ползала – понятия не имею. Опять-таки: что дальше? Да ничего! Злой умысел не доказан, чопорные английские присяжные оправдают их на первом же слушании!
Теперь и в России завелись присяжные. А что можно предъявить Мигунову? Отпечатки пальцев на злосчастной флешке? Так их нет. Убийство Катранова? Так по официальному медицинскому заключению он умер естественной смертью… Что еще? Все, больше ничего…
