1876-м — поэму «Охота на Снарка», и, под конец, — двухтомный эпос «Сильви и Бруно». Кроме того, он выпустил немало математических трудов, подписавшись своим настоящим именем.
Умер Чарльз Доджсон 14 января 1898 года от тяжелой пневмонии, оставив после себя загадку, которая дала простор толкователям его творчества.
Миф
Первая, одобренная семьей, биография Кэрролла увидела свет уже в 1898 году. Она и положила начало коллективному мифотворчеству. Крупный вклад внесли последователи Фрейда — автор «Алисы» был представлен ими, как человек с «нестандартными сексуальными пристрастиями». Придуманные Кэрроллом слова и многозначительная бессмыслица дали им возможность привязывать к его книге любые комплексы и фобии.
Из-за путешествия Алисы через тоннель ее образ трактовали как фаллический, чем ни в коем случае нельзя было смущать юные умы; у самого писателя нашли людоедские мотивы с пожиранием младенцев — потому что «он наверняка в детстве ревновал к своим младшим братьям и сестрам».
Кэрролла легко обклеивать двусмысленными ярлыками — один изобретенный им термин «дитя- друг» чего стоит. Но немногим известно, что он называл так всех ближайших подружек, даже сорокалетних, и что цветение женственности привлекало его больше, чем подростковая незрелость.
Связи Чарльза Доджсона с женщинами, замужними — как Констанс Берч, вдовствующими — как Эдиф Шаги и Сейра Боумен, и одинокими — как Мэй Миллер, Тео Хифи и «дарлинг Иза» Боумен, были предметом слухов и скандалов. Сплетники сильно досаждали писателю: особенно светская дама миссис Гранди, которую назвали его личной Торквемадой. Миссис Гранди было что обсудить — дамы приезжали к Доджсону на интимные ужины, ухаживали за ним, когда он болел, приводили в порядок его гардероб и приглашали писателя пожить в их домах.
Но уже тогда начал складываться образ чудака, предпочитавшего общество детей. Сам писатель пытался извлечь из этого выгоду, представляя своих подруг более юными, чем они были. Депо в том, что любая девочка до четырнадцати лег считалась в викторианской Англии существом, стоявшим выше любых земных грехов, и такая дружба только украшала сказочника. Кэрролл осознавал, что вместе со своей книгой имеет шанс стать одним из символов викторианской эпохи, которая уходила и уже начинала казаться нереальной.
В первые годы после смерти Кэрролла о нем было написано немало воспоминаний. Хотя авторы не сомневались в своей любви и искренности, они мало отличались от семейства Доджсонов. Опять в дело пошли ножницы: земное и нормальное было отброшено ради портрета эксцентрика, и портрет этот становился все чуднее и чуднее.
Причина выборочной лукавой памяти современников Кэрролла та же: погрохатывая, наступал XX век, вместе с ним приближалась Первая мировая война. На глазах исчезал привычный уклад, менялись дорогие приметы и лица. Всех «теченьем далеко от дома унесло» — прямо как в «Приключениях Алисы».
Сочинитель волшебной истории, будившей ностальгию по пикникам в золотистый июльский поддень и шарадам при свете садовых фонариков, никак не мог оставаться обычным мужчиной. Он должен был сам при надлежать тому странному, неподдающемуся определению, зыбкому миру, которым очаровал читателей на поколения вперед.
Кто бы мог подумать, что из-за этих мемуаров образ нежного друга детей будет поставлен с ног на голову, и писатель разделит участь собственных героев-перевертышей? С другой стороны, подобная участь закономерна для человека, всю жизнь игравшего словами и символами.
Чем плохи отцы-сказочники
Мистер Жаба, Винни-Пух и два очень грустных мальчика.
Благотворительная британская организация Booktrust опросила читателей, какие детские книги они считают лучшими. Британцы признались в безоговорочной любви к «Хроникам Нарнии» К. С. Льюиса, «Очень голодной гусенице» Э. Карла и «Великолепной пятерке» Э. Блайтон. Сразу за этими тремя книгами последовали «Винни-Пух» А. Милна, «БДВ, или большой и добрый великан» Р. Даля, «Гарри Поттер и принц-полукровка» Дж. Роулинг, «Волшебное дерево» Э. Блайтон, «Ветер в ивах» К. Грэма, «Алиса в стране чудес» Л. Кэрролла.
«Как замечательно наблюдать устойчивую популярность одних и тех же книг, переходящих от родителей к детям», — подвели итоги инициаторы опроса. Они не скрывали своего удивления: из всех историй про Гарри Поттера в первую десятку попала одна, да и та оказалась на шестом месте. И это несмотря на то, что произведения Джоан Роулинг являются самыми быстро распродаваемыми за всю историю книгопечатания.
«Гарри Поттер» не выдержал конкуренции со сказками, которым уже не один десяток лет. «Винни- Пуху» исполнилось восемьдесят пять, а повесть «Ветер в ивах» Кеннета Грэма, чей зыбкий, не поддающийся определению мир очаровал читателей на поколения вперед, — уже отметила свой столетний юбилей.
Сказка Грэма по праву считается вершиной детской классики, ее персонажи оживали на сцене, в кинофильме, анимации. Группа Pink Floyd заимствовала у нее название для своего дебютного альбома The Piper At The Gates Of Dawn («Свирель у порога зари») — именно так называется самая странная и мистическая глава «Ветра в ивах».
Но в России она стала широко известной сравнительно недавно. Многие прочитавшие ее взрослые спрашивают теперь с сожалением: почему в детстве им не довелось узнать про уютную жизнь Речного Берега, про приключения местных джентльменов — колоритного сквайра Жабы, его приятелей Барсука, Крота, Водяной Крысы?
«Умная, глубокая вещь, — сказал один такой взрослый. — Я читал ее вслух своим малявкам и наслаждался сам. Именно тогда я понял, сколько мы потеряли из-за железного занавеса с точки зрения детской литературы. Не Милном и Трэверс едиными, оказывается, детская книга жила! Причем после Грэма ни Баум, ни, скажем, „101 далматинец“ уже не смотрелись шедеврами — вот что интересно».
Можно догадаться, почему «Ветер в ивах» так долго не переводили и не печатали в нашей стране. Ведь, с точки зрения советского цензора, в повести любовно изображен заносчивый бездельник, кичащийся своим богатством. Своровал мистер Жаба автомобиль — автор его тут же оправдывает: он случайно, он не хотел. Попал за это в тюрьму — надо его оттуда освобождать. Украл лошадь, обманул цыгана — так им и надо.
Вредная книжка получается, богатым можно все, закон — не для них. И написана она представителем правящего класса, напуганного новой расстановкой сил. Не на классовое ли противостояние автор намекает, говоря об «узких, полных ненависти» мордочках хорьков, которые стремятся разрушить помещичью идиллию Речного Берега?
На таком идеологическом фоне уже не имело значения, что мистер Жаба, несмотря на свой эгоизм, все равно оставался симпатичным, добросердечным малым, что повесть полна романтики, жажды странствий, любви к родному очагу и написана элегантным языком, с восхитительно старомодными описаниями животных.
