дальняя родственница по материнской линии. Бойкая хохлушка работала домоправительницей у известного ресторатора — господина Григория Феклистова, в компаньонах у которого ходил не кто иной, как Аркадий Снежкин, очень вовремя и удачно разошедшийся с очередной женой.
Как уж там все сложилось, никто правды не скажет, но через какое-то время в газетах появилась романтическая история: во время выезда на природу олигарх познакомился с начинающей певицей Ланой Сосновской, которая собирала грибы. И это при том, что личной охраны у того — как блох у дворняги! Да к нему бы никакую «Машеньку» с корзинкой и на километр не подпустили! Однако вскоре Светлана спешно забрала у мамы дочь и переселилась в особняк в Подмосковье. Ну, а Евгений Стеклов получил отставку по всем статьям, потому что в продюсерах у Сосновской сейчас — сам Семен Губерман, который штампует «звезд» как на конвейере.
— Готовый скандал, сенсация, а все словно в рот воды набрали! Вопрос: почему?
— Катя, что за непрофессиональный подход? Ты сама прекрасно знаешь, какие взаимоотношения у Губермана с масс-медиа и TV. Я уж молчу о возможностях самого Снежкина.
— Знаю, — снова буркнула та, продолжая набирать текст. — «Владелец заводов, газет, параходов»… Только надоело. Тошнит, когда читаешь про гламурненькую, чистенькую, пушистенькую, талантливую Сосновскую, прекрасно зная, что это заурядная стерва. Вернее, талантливая — в плане стервозности. Вы уж простите, Евгения Александровна, но не желаю я о ней писать. Из разных соображений. Женьку Стеклова мне не жалко: за что боролся, на то и напоролся. А вот за жену его обидно. Так что здесь — или все рассказать, или ничего.
— Хочешь не хочешь, но тебе придется, — после небольшой паузы твердо заявила Жоржсанд. — Ты профессионал, так что зажми в кулачок свои эмоции и выполняй задание. Прими это как мою личную просьбу. Сама понимаешь, такое я могу доверить не каждому… Так что езжай домой, отдыхай, набирайся сил, — сменила она тон с приказного на доверительный.
— Не могу. У меня Дудинцев, — напомнила Катя.
— Можешь отложить. Дадим его на следующей неделе.
— У человека юбилей в четверг! Тридцать лет, а уже получил престижную премию, победил в международном конкурсе! Бл-и-и-н, из-за какой-то дутой звезды такой материал слетает! — в сердцах вырвалось у Проскуриной. — Как же я ненавижу в такие моменты себя и всю журналистику! Нет, Евгения Александровна, даже не просите. Не могу. К тому же завтра Виталик прилетает с Красного моря, хотелось бы домой пораньше попасть. Не до Сосновской мне.
— Понимаю, — спокойно выслушав Катю, кивнула главный редактор. — Но и ты меня пойми: если бы я оставалась на месте, то поручила бы статью кому-то другому, той же Стрельниковой, к примеру. Так и рвется в бой, — многозначительно добавила она.
От неожиданности Проскурина перестала барабанить по клавиатуре. И эта непроизвольная пауза придала последним словам Жоржсанд особое значение.
«На что она намекает?» — второй раз за день напряглась Катя.
— Однако есть два «но», — со вздохом продолжила Камолова. — У нее нет имени, а о Сосновской должны писать только именитые журналисты. И второе… Зеленая она еще для самостоятельной работы: отроет какие-нибудь жареные факты, отдувайся потом. Так что пусть заканчивает твою акцию с осенними историями. Ты, кстати, просмотрела ее статью? Что скажешь?
— На мой взгляд, как минимум на треть можно сократить.
— Согласна. Но в целом для начинающего журналиста неплохо. Дадим материал в субботу с двойной подписью, — Жоржсанд пристально посмотрела на Катю и, заметив, что та демонстративно уставилась в компьютер, попыталась смягчить неприятную новость: — Надо же ей когда-то серьезно начинать. Вернусь из Москвы — сама доработаю статью, а ты можешь взять отгул на пятницу, — Камолова умолкла, но, видимо, чувствуя неловкость, никуда не ушла. — Ты устала, Катя, я знаю, — коснувшись ее плеча, тепло произнесла она. — Поверь, с помощью Стрельниковой я лишь хочу тебя разгрузить. Тем более что у тебя теперь новое важное задание.
— Ладно, как скажете, — без особого энтузиазма согласилась Проскурина.
— Я и не сомневалась, — улыбнулась главный редактор. — Кто, если не ты?
«Да любой! — едва не сорвалось у Кати с губ. — Любой, в том числе и Стрельникова, мог бы запросто поехать в аэропорт и состряпать эту тупую статью! Что я скажу Виталику? Появлюсь дома в лучшем случае часам к девяти. Хорошо хоть детей нет да муж терпеливый», — усмехнулась она.
— Что сказали врачи во время последнего визита? — словно прочитав ее мысли, окончательно перешла на доверительный тон Жоржсанд.
— Обнадежили, — все еще находясь под впечатлением неприятного разговора, нехотя ответила Катя.
— Когда повторное ЭКО?
— Через две недели.
В редакции Камолова была единственной посвященной в ее гинекологические проблемы. В свое время она сама немало натерпелась, пока родила ребенка: два выкидыша, практически девять месяцев в больнице, с поднятыми ногами. Вообще-то беременность была единственной причиной, по которой Камолова не только становилась добрее к женщинам-сотрудницам, но и многое прощала. Однако как только молодая мама решалась выйти на работу, Жоржсанд тут же спрашивала с нее по полной. Никаких поблажек и скидок на маленьких детей. Логика была железная: если вышла — работай, не можешь — сиди дома.
Она всегда держала в памяти личное прошлое: в то смутное время после развала Союза, когда на глазах рушилось абсолютно все, развалилась и ее семья: добрые люди доложили, что, пока она лежала в больнице на сохранении, муж частенько захаживал к ее подружке. С грудным ребенком на руках она, стиснув зубы, спрятала эмоции подальше, выгнала супруга, наняла няню и возглавила региональное издание российской газеты.
И сама выстояла, и газету подняла. Менялись фамилии исполнительных директоров, шли перерегистрации, увольнялись и приходили новые сотрудники — главный редактор оставался прежним. К слову, близких подруг Клмолова больше не заводила.
— Ну, дай-то Бог! Только, если можно, потерпи еще чуток. В январе Щербакова выйдет из декретного, у Стрельниковой как раз преддипломная практика начнется. Подучишь ее и можешь отправляться в декрет, — мягко похлопала ее по плечу Евгения Александровна и отошла, оставив переваривать услышанное.
«Неужели она готовит Стрельникову на мое место?! — верить в такое Кате не хотелось. — Дожила… Видать, пришел мой черед бороться за место под солнцем. Ладно, еще посмотрим, кто кого!»
Дождавшись подтверждения из типографии, что все с газетой нормально, вопреки совету Камоловой она решила задержаться в редакции. Хотелось скорее переварить неприятный разговор, успокоиться. Лучшее лекарство в таких случаях — работа.
«Дописать статью о скульпторе!» — приказала она себе, открыла наброски и включила диктофон.
Однако сосредоточиться все не удавалось: никак не отпускали мысли о коварной стажерке, о неблагодарной Жоржсанд, о не вовремя прилетавшей в Минск Сосновской, о том, что никогда нельзя расслабляться, а уж тем более почивать на лаврах.
Не без труда доделав статью (слава Богу, Дудинцев был давним приятелем, полностью ей доверял и не требовал материал на вычитку), она автоматически сбросила ее в папку на четверг и выключила компьютер.
Взглянув на электронные часы, Катя принялась собирать вещи и вдруг поняла, что голодна. Неимоверно. За день, кроме кофе, небольшой шоколадки да яблока, во рту не побывало ни крошки.
«Заехать куда-нибудь поужинать? — подумала она, приблизившись на стоянке к своей тройке „БМВ“. — Одной не хочется. А дома пустой холодильник. Загляну лучше в магазин».
Только она завела двигатель, как зазвонил мобильник.
— Ну, привет, соседка, — с несвойственной ей холодностью поздоровалась Лена. — Хотела зайти, поговорить, а тебя дома нет. Между прочим, уже почти девять.
«Тебе бы мои проблемы хоть на денек», — безо всяких обид подумала Проскурина, прекрасно зная, что главной заботой подруги была она сама, любимая.
