Уловив в голосе начальницы грустные нотки, Катя подняла голову: глубокая печаль на лице, горечь во взгляде. Вместо сильной, бескомпромиссной, уверенной в себе женщины напротив сидела обыкновенная баба, пережившая однажды личную трагедию. Услышав о чужом горе, она словно всколыхнула свою боль, осевшую на дно памяти тяжелым мутным слоем.
— Ладно, — крепко сжала она свои плечи сложенными крест-накрест руками. — Я не собираюсь учить тебя уму-разуму, в таких делах каждый сам себе голова. Хочу лишь предостеречь: не иди на поводу у эмоций! Вот ты сказала, что хочешь его освободить. Объясни мне как женщина женщине: от чего именно? От своего присутствия в его жизни? А вдруг именно на это кто-то и рассчитывал? Хочешь знать, что будет дальше? Сначала ты подашь на развод, затем съедешь с квартиры, потому что не сможешь там больше жить…
— Откуда вы знаете? — изумилась Катя.
Мысль о том, что надо подумать о новом жилье, действительно промелькнула у нее еще утром, по пути на работу.
— Потому что однажды сама прошла через все это. А ты очень похожа на меня: независимая, гордая. Слишком гордая! Только когда гордость, а вернее, гордыня затмевает разум — ничего хорошего не жди. Могу гарантировать: если через неделю станет известно, что та, другая, беременна, то ты оставишь им и все нажитое имущество.
— Я об этом пока не думала.
— А вот кто-то, возможно, и подумал! Нет в тебе стервозности… Ни капли. В этом твоя беда и твое достоинство, — многозначительно произнесла она.
Продолжая что-то обдумывать, Жоржсанд повернулась в кресле к окну, выдержала паузу и вдруг решительно развернулась к Кате:
— Значит, так… Для начала напишешь заявление на отпуск, на материальную помощь, прибавишь сюда все свои отгулы. На пару месяцев у тебя наберется. Захочешь выйти раньше — добро пожаловать. Сама понимаешь, работы выше крыши. В общем, решай свои семейные проблемы, приводи в порядок себя, машину и возвращайся.
— Спасибо за поддержку, Евгения Александровна, но вы не поняли… — Проскурина замялась. — Я хочу уйти навсегда.
— Ты вернешься, — уверенно отреагировала Камолова, — потому что сама без работы долго не протянешь. В этом мы с тобой тоже похожи. Я ведь когда-то точно так от мужа ушла, и если бы не работа… Не переживай, все наладится. Так уж устроено: если что-то теряем, то жизнь нам обязательно это компенсирует, — ободряюще улыбнулась она. — И держи меня в курсе своих дел. Все, мне пора браться за новый номер, — глянула она через стеклянную перегородку на часы на стене. — Статью о Сосновской, как я поняла, ты на сегодня сбросила?
Катя молча кивнула.
— Кто бы сомневался… — вздохнула главный редактор. — Вот только надо решить, кто тебя подменит.
— Стрельникова, — как само собой разумеющееся предложила Катя. — Сколько можно чай заваривать? Взрастите новый талант. Я же вижу: она вам нравится.
— А что, это уже заметно?
Жоржсанд хитро прищурилась: ну есть у нее такая слабость — периодически заводить любимчиков! Ненадолго — от силы на год, два. В принципе, многие в редакции на себе прочувствовали блеск и нищету — барскую благодать и ее последствия. Хвалят, ставят в пример, доверяют писать о самых важных событиях и вдруг — бах! — в тот самый момент, когда ты уже привык блистать в лучах славы, начинают игнорировать, твои статьи слетают с номера… Далеко не каждому удавалось перенесли такой переход от любви к забвению. А уж если в это время у главного редактора появлялся новый фаворит, то некоторые и не выдерживали.
Словом, в редакции надолго задерживались лишь те, кто относился к жизни философски.
— Ладно, психолог… — Камолова насмешливо смяла в руке заявление Проскуриной. — Перепишешь заново и можешь быть свободна.
Катя открыла дверь и в мгновенно наступившей тишине прошла к своему рабочему месту. Достав чистый лист бумаги, она задумалась. А если Жоржсанд права? Может, не стоит торопиться? Уйти никогда не поздно. Хотя бы к тому же Колесникову, давно приглашал. Или к Ладышеву…
Вспомнив о Вадиме, она хмыкнула, проводила взглядом Стрельникову, скрывшуюся за дверью кабинета главного редактора, и стала быстро писать новое заявление. Перечитав его, она включила рабочий компьютер, чтобы скопировать на флэшку свои папки, выдвинула ящики стола и принялась собирать вещи.
— Не одолжишь пустой пакет? — спросила она у возникшего рядом Вени.
— Она что… все-таки тебя уволила? — округлил тот глаза. — Не верю…
— И не верь. Я в отпуск ухожу, на неопределенный срок. Веня, мне нужен пакет, а лучше два. В один все не влезет, — Катя окинула взглядом образовавшуюся на столе гору из папок, косметики, запасных колготок и прочих хранящихся на всякий случай мелочей.
— Сейчас принесу, только ответь: тебя уволили?
— Мне рекомендовали уйти в отпуск. Очередной.
— Уф-ф-ф, — облегченно выдохнул Потюня и через минуту снова возник с огромной полосатой сумкой-баулом, какими пользуются продавцы на рынках. — Смотри, что нашел! Как раз канцтовары в бухгалтерию привезли.
— Я верну, — послала ему благодарный взгляд Проскурина.
— Да брось… Подумаешь, торба, — пожал плечами фотокор. — У них там этих сумок навалом. Что будешь делать?
— Отдыхать. Отдыхать и заниматься личной жизнью.
— С мужем куда поедешь?
— Отныне, Веня, везде и всюду я буду ездить без мужа, — укладывая папки в сумку, ответила Катя. — Мой муж теперь живет своей собственной, очень интересной жизнью.
— Поссорились? — то ли спросил, то ли констатировал факт Веня. — Не переживай, это временно. И никому больше не говори — нечего радовать злопыхателей. Все знают: у тебя образцовая семья.
— Была образцовая. Когда-то… Я развожусь, Веня, и это решено.
— Ты?! Ни фига себе! — сраженный наповал Потюня подтянул к себе соседнее кресло и буквально рухнул в него. — Он ведь вчера тебя искал, я его встретил на крыльце редакции. Кать, ты хорошо подумала?
— Хорошо, если учесть, что именно за ним и его любовницей мы гнались из аэропорта. Вень, а каково оно после развода? — не обращая внимания на отвисшую челюсть фотокора, спросила она. — Тяжело вот так вот: вместе, вместе — И вдруг один?
— Не знаю… Я ведь никогда не оставался один — всегда к кому-то уходил.
— А-а-а-а… Тогда понятно, — собирая вещи, вздохнула Катя. — Ладно, извини за глупость: не подумала, что мы с тобой играем в разных командах и по разным правилам. Ты мне поможешь с сумкой? — застегнув молнию, она достала флэшку, спрятала ее и потянулась к телефону на столе. — Я только такси вызову.
— Зачем тебе такси? — насупился Потюня. — Разве я не могу друга подвезти? Подожди секунду, аппаратуру соберу.
Не успел Веня отойти от стола, как на его месте возникла Стрельникова.
— Екатерина Александровна… Я даже не знаю, что сказать…
— На будущее: не знаешь, что сказать, лучше помолчи, — посоветовала Проскурина. — Все, можешь заселяться, — показала она на стол рукой. — Пароль на компьютере ты знаешь, так что давай, трудись. Успехов!
— Катя! Вы на меня обиделись? Да? Я правда не хотела…
Глаза Стрельниковой стали наполняться слезами.
— Все в порядке, Оля, — коснулась она ладошкой ее плеча. — И еще запомни: сентиментальность здесь не в особом почете. Сама поймешь со временем… И на тебя я не в обиде, ты мне, можно сказать,
