то… Кажется, была еще одна папка, именно с «Городскими ведомостями». Еще раз перебрав бумаги и убедившись, что искомого нет, она с досадой взглянула на часы: давно пора быть в редакции. Затем снова придется ехать в Ждановичи. Когда-то, переезжая на Гвардейскую, Катя свезла в дом к отцу разный ненужный хлам, а также вещи, не нашедшие места в новой квартире, с которыми было жаль расставаться. Скорее всего, папка там. Больше негде.
Оставив на полу распотрошенную сумку с бумагами, она захлопнула квартиру, сбежала вниз к машине и на автопилоте помчалась в сторону редакции.
— Катя, с отцом все более-менее в порядке, — привел ее в чувство звонок мобильника. — Давление сбили, показатели нормализовали, насколько возможно. Но…
— Что «но», Арина Ивановна? Говорите быстрее, — напряглась она, глянув на телефон, который вот-вот мог отключиться.
— До инфаркта совсем чуть-чуть оставалось. Можно сказать, почти ничего… Знаешь, я тут ненароком подумала: очень вовремя он с этой мойкой расстался.
— Почему?
— Такой ритм, в каком он жил последние годы, и здоровому человеку выдержать трудно: ни выходных, ни проходных. А у него сердце. Так что все к лучшему. Подлечат, съездит в санаторий, восстановится. На следующий год и мне на пенсию. Будем по-стариковски жить, спокойно, без лишней нервотрепки. Вот так, Катенька.
— А когда можно отца навестить?
— Когда его переведут из реанимации в обычную палату — тогда и можно. Вот только не знаю, как сегодня быть… Хорошо бы мне с ним в больнице остаться, подежурить. Но как дом, собака?
— Арина Ивановна, вы не волнуйтесь. Я постараюсь к вам сегодня заехать, проверю, все ли в порядке. А вы побудьте с папой.
— Спасибо! — обрадовалась женщина. — Душе спокойнее, когда он на глазах.
— А мне спокойнее, когда с ним рядом вы, — улыбнулась Катя. — Мы еще созвонимся, хорошо?
— Конечно, дорогая. Ну, я пошла в палату.
Не успела она положить телефон на панель, как позвонили из редакции.
— Это Мария Ивановна. Все жду, жду тебя. Уже волноваться стала. У меня тут вопросы по заметке.
— Добрый день! Уже еду. У меня к вам тоже есть вопросы.
— Какие вопросы, Катенька?
— По приезду, Мария Ивановна…. Это не телефонный разговор. Извините, у меня параллельный звонок, — услышала она соответствующий сигнал, а следом засветившуюся надпись «Вадим» и, пережив за доли секунды немыслимое напряжение, переключила вызов.
— Привет! Ну как? Забрала паспорт? — первым делом уточнил он.
— Да, забрала. Визы открыли: одну — на полгода со вторника, другую с завтрашнего дня.
— Очень хорошо! Я только что справлялся об отце, там все под контролем. Хотя сердце изношено донельзя… С Хильдой я поговорил, объяснил ситуацию. Так что завтра прилечу. Встречай.
Необходимо было что-то ответить, но Катя вдруг осознала: она не может найти подходящих слов. В голове за эти пару секунд пронеслись тысячи мыслей, однако какую из них озвучить, она не знала.
— Как ты? Все в порядке? — не выдержал он долгой паузы.
— Да, все хорошо, — пошевелила она мгновенно пересохшими губами и добавила чуть бодрее: — Вечером поеду к твоей маме, а сейчас спешу в редакцию, там какая-то проблема с заметкой. И телефон вот-вот выключится. Забыла зарядить.
— Тогда до связи! Я еще позвоню перед сном. Не торопись, аккуратненько езжай. Целую.
— Целую, — автоматически повторила Катя. Но Вадим ее уже не слышал. Телефон разрядился окончательно.
«Как же тяжело!» — простонала она, сворачивая к редакционной парковке.
К счастью, Майков подарил себе на день рождения аппарат той же марки и той же модели, как у Проскуриной. И зарядное было с собой. Вопрос с заметкой также разрешился быстро. Странным образом в файле просто исчез один абзац. Открыв сохраненную копию, она сразу поняла, чего не хватает. Видимо, случайно удалила, когда готовила конечный вариант. Бывает. Не ошибается тот, кто не работает.
Дождавшись, пока Мария Ивановна закончит правку, Катя плотнее закрыла дверь и присела на стул напротив.
— Ну как ты? Как отпуск? — решив, что Проскурина собралась с ней посекретничать — такое иногда случалось, — женщина сняла очки и посмотрела на Катю. — Какая-то ты уставшая, словно не отдыхала. Случилось что-то?
— Случилось… — Проскурина на секунду задумалась, не зная, с чего начать. — Помните, когда мы с вами еще работали в «Городских ведомостях», у вас умерла племянница? Я тогда об этом статью написала.
— Конечно. Как же такое забыть? Олечка, царство ей небесное, — вздохнула Мария Ивановна. — А почему ты вдруг вспомнила?
— Потому что только сегодня узнала, как была неправа. В отношении того доктора и его отца. Мария Ивановна, пожалуйста, расскажите, чем тогда все закончилось. Я понимаю, что воспоминания причиняют вам боль, но и вы меня поймите. Я не любопытства ради. Мне важно знать правду.
Женщина опустила голову, затем встала, подошла к окну, взяла маленькую лейку и принялась молча поливать цветы на подоконнике.
— Тяжело это, Катя, — наконец отозвалась она. — Я ведь тогда не только племянницу потеряла. Следом и старшую сестру Любу с ее мужем. Они на тракторном работали: она в заводоуправлении, он в цеху. Хорошо жили но тем временам: квартира, дача, машина. Старший сын на нефтяника выучился, в Сибирь уехал. Младшую — а у детей разница почти десять лет была — холили, лелеяли, но воспитывали в строгости. От дурных компаний берегли. На остановке встречали, если с учебы поздно возвращалась. Хорошая девочка была, но замкнутая. Думаю, это от излишней опеки. Я сестре не раз говорила: пора бы ей дать свободу. А та в ответ: вот замуж выдам, тогда и отпущу… Олечка в университет поступила, первый курс хорошо окончила. И вдруг… Я тогда как раз у них на даче гостила, когда ей вызвали «скорую». Несколько дней живот болел, нот я и настояла: а вдруг аппендицит? Так оно и вышло: ночью прооперировали, по телефону сказали, что все хорошо. Ну, а затем все оказалось плохо. Хуже не бывает…
— Я помню, — мягко перебила Катя. — Знаю, что была эксгумация, повторная экспертиза. Криминалисты из Москвы приезжали. Так что же все-таки случилось?
— Доктора позже сказали, что был криминальный аборт, — выдавила из себя женщина и повернулась лицом. По ее щекам текли слезы. — Осложнение после аборта приняли за аппендицит.
— И как же врачи это сразу не обнаружили?!
— В том-то и дело! Мы этого тоже долго не могли понять. Говорили, будто Оля их убедила, что девственница. Видишь, и врачам побоялась признаться, и родителям правды не сказала. Испугалась. Так и умерла, бедняжка, — Мария Ивановна подошла к стеллажу в углу, достала из сумки носовой платок. — Старший брат Виктор, уже после того как все открылось, специально в отпуск приезжал, пытался найти виновных. Но так ничего и не узнал — ни от кого забеременела, ни кто аборт делал. И милиция ничего не установила… Но все это гораздо позже стало известно. А поначалу родные на меня взъелись, винили, что я надоумила «скорую» вызвать. Да и потом не легче было. Вася, муж сестры, запил с горя, через полгода пьяный под машину угодил. Сестра вскорости слегла, да так и не встала. Ушла следом за Олечкой и мужем. То ли простудилась на кладбище (она туда каждый день ездила), то ли вирус какой подхватила. Доктор позже признавался, что она и не хотела выздоравливать. Не дай Бог кому такое пережить… Ну, а Витюша большой начальник сейчас в Тюмени. Два сына у него, каждый год на могилки в Сеницу наведывается. Мы ведь с сестрой родом из Сеницы.
Мария Ивановна промокнула слезы, сложила платок.
— Так почему ты вспомнила? — подняла она заплаканные глаза.
— Потому что эта история не только вашей семье жизнь поломала, — тяжело вздохнула она. — Вы ничего больше не слышали о том докторе, который оперировал племянницу?
