OCOБAЯ ПАПКА «БАРБАРОССА»

Довольно скоро выяснилось, что Германия не сможет рассчитывать и на поддержку Югославии. Из этого были сделаны соответствующие выводы: весной 1941 года, после прихода в Югославии к власти антинемецкого руководства, Гитлер решил оккупировать эту страну.

Что касается Турции, то ей даже собирались пообещать весь Кавказ[219] и одновременно запугивали ее «советской угрозой». 18 июня 1941 года был заключен германо-турецкий «договор о дружбе», но Турция дала понять, что вступит в войну лишь тогда, когда обозначится крах СССР.

От нейтральных стран Гитлер получил на первых порах немного. Участие Швейцарии в войне было исключено. Зато Швеции были сделаны авансы: ей были обещаны принадлежавшие Финляндии Аландские острова[220]. Это несколько удивило Швецию, ибо она знала, что Гитлер хочет привлечь к военному сотрудничеству и Финляндию, следовательно, не заберет у нее Аландские острова. Уже в марте 1941 года Гитлер понял, что Швеция не примет участия в военных действиях, хотя и надеялся па то, что она будет пропускать войска из Норвегии в Финляндию[221]. Швеция действительно пропустила 24 июня одну дивизию, но затем не повторила этого. От Швеции (равно как и от Швейцарии) Германия получала лишь определенную экономическую выгоду.

Итак, мы перечислили всех возможных союзников Гитлера в Европе? Нет, еще осталась франкистская Испания. Здесь, однако, складывалась парадоксальная ситуация.

Казалось бы, военное сотрудничество Испании и Германии в войне против СССР могло считаться обеспеченным. В пункте 1 секретного протокола, подписанного в Саламанке 20 марта 1937 года, предусматривались консультации «на случай защиты обеих стран от угрозы коммунизма». Такие фразы давно уже обозначали военный союз — не для защиты от коммунизма, а для нападения на него. Франко 16 августа 1940 года писал Муссолини о своем желании вступить в войну «при благоприятной возможности», а за несколько дней до этого — 8 августа — немецкий посол в Мадриде Шторер разъяснял в депеше на имя Риббентропа, что именно подразумевается под «благоприятными возможностями». Оказывается, Франко хотел получить за участие в войне солидное вознаграждение — Гибралтар, Французское Марокко, часть Алжира, владения у Гвинейского залива и, разумеется, значительную материальную помощь. Таким образом, «плата за страх» была обозначена, и Франко 23 октября 1940 года при встрече с Гитлером в Хендайе мог заявить о том, что в этой войне «Испания будет счастлива бороться на немецкой стороне»[222].

Но выяснилось, что представления о «счастье» были у обоих диктаторов различными, поскольку, как достаточно наглядно показали германо-испанские отношения, основную черту гитлеровской коалиции составляли грубый эгоизм и желание наживы, в том числе за счет своего партнера. Гитлер, вынашивая свои европейские планы, не собирался отдавать Гибралтар Испании; в равной мере он не спешил обещать ей французские колонии, ибо те были нужны ему для того, чтобы держать в руках вишистскую Францию. В глубине души Гитлер не переносил Франко (как и Муссолини), видимо, считая, что миру достаточно одного фюрера. Со своей стороны Франко также вел двойную игру, стремясь под вексель участия в войне выторговать побольше. В качестве первого вклада он отправил на советско-германский фронт пресловутую «Голубую дивизию».

Поэтому, пожалуй, не так уж трудно понять, почему Гитлер 10 февраля 1945 года в разговоре с Мартином Борманом сказал:

— Я иногда себя спрашиваю, не совершили ли мы ошибку в 1940 году, когда не вовлекли Испанию в войну? Ведь почти ничего не надо было, чтобы ее толкнуть в войну, так как она сгорала от нетерпения присоединиться к клубу победителей... Но так как Испания не могла принести нам ничего существенного, то я считал это ее прямое вмешательство нежелательным... Короче, лучшую службу, которую Испания могла нам сослужить, она нам сослужила: сделала так, чтобы Иберийский полуостров оказался вне военного конфликта[223].

В этом «откровении» проявилась определенная логика нацистской коалиции: коалиция никогда не была искренней. Даже когда Гитлер, Гиммлер и Геббельс развернули отчаянную пропаганду «крестового похода против коммунизма» и стали создавать во Франции, Бельгии, Голландии, Дании, Словакии так называемые «добровольческие легионы» СС, они цинично рассматривали вояк из этих легионов только как пушечное мясо. 16 июля 1941 года Гитлер в узком кругу своих сообщников вполне серьезно возмущался «бесстыдным выпадом одной вишийской газетки, заявившей, будто война против Советского Союза есть война всей Европы и ее, дескать, надо вести на пользу всей Европе. Очевидно, эта вишийская газета хочет подобными намеками добиться того, чтобы из этой войны извлекли пользу не только немцы, но и все европейские государства»[224]. Как раз этого и не хотел допустить фюрер. Это была его война, война за его мировое господство, которым он ни с кем не хотел делиться.

В свете подобного категорического императива германской стратегии следует рассматривать и отношения рейха со своим азиатским союзником по оси — с Японией. Эта тема сама по себе заслуживает специального исследования — настолько она обширна и важна для понимания логики и алогизма агрессивных коалиций. Исследователи истории японо-германских отношений В. Л. Исраэлян и Л. Н. Кутаков в своей обширной работе «Дипломатия агрессоров» с полным правом констатируют:

«Германо-японские отношения накануне нападения Германии на Советский Союз проходили под знаком на устойчивых взаимных стремлений Берлина и Токио использовать своего партнера для осуществления собственных внешнеполитических целей. За показным единством взглядов и манифестацией дружбы и сотрудничества скрывались соперничество и глубокие противоречия, вытекавшие из хищнической, империалистической сущности внешней политики и дипломатии главных участников фашистского блока — Германии и Японии»[225].

Для нас же важно установить лишь одно: как должны были выглядеть действия Японии в германских планах против СССР и насколько они вообще учитывались при разработке «Барбароссы»? Здесь мы можем увидеть ту же, на первый взгляд, алогичную, а в действительности логическую ситуацию, что и в отношениях между Гитлером и Франко, только мультиплицированную на тысячи километров, отделявших Японию от Германии, и на удельный вес этого империалистического государства в мировой политике.

Военное «содружество» Германии и Японии против СССР было закреплено специальным соглашением от 27 сентября 1940 года (тройственный блок), и с того времени обе страны поддерживали тесный контакт. По характеристике принца Коноэ сентябрьский пакт представлял собой «план превращения трехстороннего антикоминтерновского пакта, который был в то время в силе, в военный союз, направленный в основном против СССР». Разумеется, было вполне логичным, что Риббентроп в феврале 1941 года информировал японцев о предстоящем нападении на СССР, которое «приведет к гигантской победе немцев» и будет означать «конец советского режима»[226].

Но когда дело стало ближе подходить к реализации «Барбароссы», Гитлер принял несколько неожиданное решение. 5 марта 1941 года была утверждена «Директива № 24. О сотрудничестве с Японией», В ней содержался весьма странный пункт 5-й:

«5) Японцам не следует делать никаких намеков касательно операции «Барбаросса».

В то же время пункт 1й «Директивы № 24» гласил: «1) Цель сотрудничества, основанного на тройственном пакте с Японией, — заставить Японию как можно скорее предпринять активные действия на дальнем Востоке. Таким путем английские силы будут связаны, а центр тяжести интересов США будет отвлечен на Тихий океан. Чем скорее это произойдет, тем больше шансов на успех будет иметь Япония, поскольку ее соперники все еще недостаточно подготовлены к войне. Операция «Барбаросса» создаст для этого особенно благоприятные политические и военные предпосылки»[227].

Итак, все-таки связь с «Барбароссой»? Конечно, ибо только наивный человек мог предполагать, что Япония не будет точно информирована о немецких намерениях. Она их знала и — с поразительным параллелизмом! — приняла решение о самостоятельных действиях, не связанных с действиями Германии. Это решение было принято 3 февраля 1941 года на одной из знаменитых «координационных конференций» высших руководителей Японии. Японцы, видимо, наученные опытом Хасана и Халхин-Гола, избрали для