одним махом решило бы главные задачи, укоренилось в человеческом мозгу.
Теперь много толкуют о национальной идее. Вот изобрести бы ее и сразу все пойдет на лад. Если оглянуться назад, то можно увидеть, что из-за национальной идеи случались очень крупные неприятности. К примеру, древние евреи объявили, что именно они избранный народ Божий. Остальные народы посчитали это не убедительным и обидным. И у евреев возникли очень большие сложности.
В новые времена немцы родили идею, что Германия превыше всего. Поплатились миллионами убитых и страданиями всего народа. И других поубивали тьму.
В наши дни в России некоторые упорно трудятся над изобретением национальной идеи. При царе она вроде бы имелась: самодержавие, православие, народность. С самодержавием у нас и сейчас дело обстоит неплохо, православие усердно поощряется и насаждается бывшими воинствующими безбожниками. Народность – штука довольно расплывчатая. Выглядит как комплимент маленьким людям. Людишкам, так сказать. А на практике многие людишки эту триаду упрощали. Получалось бей жидов, спасай Россию. Время не стоит на месте, и формула идеи расширилась. Оказывается, бить надо не только жидов, но и чеченцев, лиц кавказской национальности и вообще черных (есть и более хлесткое словечко, однако ненормативное).
Любопытно – овладеет ли эта выдающаяся идея сознанием масс полностью и что из этого получится?
В славное время, когда все наши народы, нации и национальности были равны, а некоторые были гораздо равнее остальных, на Арбате устроили что-то вроде салона телефонов-автоматов. Такое помещение на первом этаже дома, где на стене висело много автоматов, разделенных тонкими стенками кабинок. Мой товарищ шел мимо и зашел позвонить по какому-то своему делу. У него дома не было телефона. В соседней кабине молодой человек говорил очень громко, почти кричал. Было понятно, что он звонит в отдел кадров какого-то министерства. Его не брали на работу. Звук «эр» ему не удавался. Он картавил и даже, можно сказать, рокотал. Ключевая фраза понравилась моему товарищу, и он с удовольствием сообщил ее мне: «Вы может быть думаете, что я еврей? Я ар-мя-нин!».
Если бы тот, молодой еще тогда человек, дожил до конца века, то узнал бы, что он не просто армянин, но еще и лицо кавказской национальности.
А народы и нации по-прежнему равны.
Мое первое знакомство с одним из постулатов политэкономии – науки всех наук – случилось в детстве. Летом 1933 года я, перейдя в пятый класс, проводил каникулы в Ельне, старинном российском городке. Отец там работал по лесной части. В ту пору, да и в прежние стародавние времена леса там хватало. Не зря же город получил свое название. Мы поселились в избе напротив городского сада, а в саду был летний театр. Мы изредка его посещали. Там гастролировала приезжая труппа. Одна пьеса называлась «Платок и сердце». Сюжет я не запомнил. Кто-то там кого-то любил, что меня в ту пору совершенно не интересовало. Однако один монолог я запомнил на всю жизнь. Старик, оказавшийся в роскошных хоромах, как будто благодаря браку дочери, размышляет, сидя у фонтана. Он мечтает, что ежели был бы хозяином, то фонтан бил бы вином, а не водой. Но тогда холопы смогут вино воровать? Чтобы они не воровали вино, он поставил бы сторожа. Однако и сторож пил бы без спроса. Пришлось бы его прогнать и сторожить самому. Подумав, старик с грустью в голосе признал, что и сам бы не удержался.
Такое развитие событий напоминает мне поведение справедливцев, обещавших в начале перестройки приумножить народное добро и улучшить жизнь всем, но сами, в первую очередь дружно добро приватизировали. Правда, не обидели и сторожей.
Наглядно показал мне, что есть движущая сила в экономике кубанский казак Семен Трофимович, житель станицы Воровсколесской. Эта живописная станица надолго запомнилась мне. Она делилась на равнинную часть – Поднизовку и Хохловку, расположенную на возвышенности. Хохловку населяли потомки украинцев, переселенных во времена оно на Северный Кавказ, а Поднизовку – потомки воронежцев. Жители Хохловки говорили на смеси русского с украинским, а Семен Трофимович, житель Поднизовки, на отличном русском языке. Однако суть не в этих деталях, а в том, как меня просветил Семен Трофимович. Он показал открытую ладонь, а потом сжал пальцы в кулак. «Видишь? Сюда гнется». Потом разжал кулак, другой рукой взял пальцы и надавил их против сгиба. «А сюда не гнется», заключил он.
Происходило это во время весеннего сева. Я, без малого двадцати двух лет отроду, был послан райкомом партии в Воровсколесскую уполномоченным. Из всех сельскохозяйственных дел я был знаком лишь с тем, что колхозникам надо обязательно выходить на общественную работу. Казак Семен Трофимович, непьющий, между прочим, не был против колхозов, но считал, что полезно было бы дать каждой семье по пять гектаров земли, а вспахивать ее колхозными тракторами. Тогда бы всю остальную работу на немалой колхозной земле казаки бы отлично исполнили. Получалось, что механизированную барщину он предпочитал колхозу.
По ходу сева возникла трудность. Не хватало горюче-смазочных материалов. Положение обсуждали на бюро райкома партии. Мой начальник прокурор района оказался в отсутствии, и я был на заседании. Секретарь райкома Николай Родионович, симпатичный и умный мужчина, не таясь, сказал, что возможно получить необходимое у стоявшей в районе воинской части. Он, улыбаясь и глядя на меня, спросил, не возражает ли прокуратура. Как можно было возражать секретарю, который все лучше меня знает и понимает? Сев завершился прекрасно, район получил даже Красное знамя, как победитель соцсоревнования.
Это тоже, вероятно, политэкономия. Социализма.
Когда-то я слышал, что поэт Николай Глазков, в пору учебы в Литературном институте, проиграв товарищу партию на бильярде, должен был залезть под стол и сочинить стихотворение. Он сказал: «Я на мир взираю из под столика / Век двадцатый, век необычайный / Но чем интересней для историка / Тем для современника печальней».
Моя жизнь прошла в двадцатом веке и, действительно, я оказался современником многих событий, даже более чем печальных. Нередко серьезные и авторитетные люди говорят, что именно двадцатый век необычаен по жестокости. И некоторые выражают надежду, что XXI век будет гуманнее. На этот счет у меня большие сомнения.
Во-первых, не сладкими были века, когда полчища вырезали поголовно население больших городов. Резали не только врагов, но и своих единоплеменников. К примеру, под водительством Ивана Грозного. При этом не располагали ни атомными бомбами, ни газовыми камерами. Убивали вручную, старательно.
Тогда мудрые современники тоже находили свое время самым жестоким. В прошлом чума, черная оспа, холера свирепствовали похлеще СПИДа.
Во-вторых, века приходят и уходят, но определяющая поведение человека основа остается. Человек плотояден. Хищное существо, наделенное разумом. А разум рождает не только добро и побеждает болезни, но также создает средства угнетения и орудия убийства. А в последнее время и оружие массового уничтожения.
Опасаюсь, что люди, живущие в XXI веке, будут считать именно этот век самым жестоким.
