Но чем ближе был вечер, тем больше росло беспокойство и ощущение какой-то беды. Ну почему она не может говорить с Пламенем? В такие минуты Анна как никогда остро чувствовала свою неполноценность. Оставалось лишь смотреть на пляску огненных языков, пытаясь заглушить тревогу медитацией.
И вдруг Пламя резко взвилось к потолку, а потом опало, рассыпав сноп искр. Их треск показался стоном. Анна охнула и схватилась за сердце. Она слишком хорошо знала, что это значит. Погиб кто-то из фениксов. Но кто?! И вновь огненный всплеск. И вновь язычки Пламени скрываются в углях. Еще один?! Нет... нет!
Высота огненного столба позволяла примерно определить, кто ушел в Пламя. Молоденькие фениксы, вроде дочки Мари — одно, а опытные, матерые — совсем другое. Судя по всему, клан только что лишился — Анна не могла произнести это даже мысленно, столь ужасающей была догадка — своей главы. Вернее, обеих глав — бывшей и нынешней. А она сама потеряла внучку и правнучку. При этой мысли в глазах окончательно потемнело, и Хранительница погрузилась в беспамятство.
В горах воздух прозрачен и чист. В ясные дни, когда солнечный свет растворяет туманную дымку, порой можно рассмотреть куст на соседней горе во всех подробностях Тысячелетние камни молчаливы и недвижны. Ничто не дрогнет, не шелохнется... только ветер и скалы ведут молчаливый поединок выдержки. Тихо. Холодно. И никого.
Некому было видеть, как дрогнул, уплотнившись, изумительно прозрачный воздух. Черно-фиолетовая линия точно прорезала горный склон. Прошуршали, осыпаясь, осколки, и на каменно-ледяную осыпь скользнули-спрыгнули две размытые тени... еще две. Еще. Они приникали к земле, сливались со скалами, быстро окружая место пробоя незримым кольцом.
Некому было видеть, как щель вдруг скользнула вниз, коснулась земли. Захрустели, трескаясь от нестерпимого жара, гранитные осколки. Затанцевали по краям синеватые вспышки, медленно расползаясь в стороны, раздвигая воздух, расширяя границы щели.
Некому было видеть, как из щели шагнули-выплыли четыре по-змеиному гибкие, почти бесплотные фигуры. И как одна из них плавно скользнула к обрыву, всмотрелась красными глазами в далекую россыпь огней внизу, замерла, а потом, будто опомнившись, решительным жестом схлопнула щель. На миг над скалами взлетело и зависло облако странно темных искр... А потом оно растаяло, точно впитавшись в камни, исчезло. И вместе с ним исчезли пришельцы.
В тысяче километров от затянувшегося пробоя Вадим вдруг резко вскинул голову, прервав работу. Отвратительно знакомое чувство, чувство прибытия-присутствия серой мрази дернуло нервы, будто матерый ссои-ша какого-то демона оказался прямо под носом, и так же резко растаяло.
Не понял. Что это было?
— Что это было? — негромко сдублировал вопрос знакомый голос. Практически его собственный. Здешний Дим прикрыл глаза, удивленно вслушиваясь в присутствие, и спустя пять секунд покачал головой: — Пусто.
Две пары очень похожих серо-зеленых глаз встретились.
— Ты тоже почуял?
— Ссои-ша? Да.
— Близко?
Понимающий взгляд.
— Скорей сильно.
— А сейчас?
— Ушло. Или...
— Или прикрылось?
— Если прикрылось от нас — это какой же оно силы? Не к добру...
— О том и речь.
Под ладонью вздрагивает распластанное мальчишеское тельце, и Вадим вынужденно отодвигает мысли о ссои-ша. И о странном ощущении пробоя. И о распроклятой садистке Лиз, которую не пришибли вовремя ни Лёш, ни он сам. Когда исцеляешь, тьмы в мыслях быть не должно, именно так он и потерял этот дар там, в уже маловероятном будущем. Слишком много злости рвалось наружу, слишком вольно обосновался в душе «холодок». И дар лечить сгорел, утонул в яростной каше мести, щенячьего самодовольства от собственной силы и злой обиды на весь мир. А теперь вот вернулся. Так что собирай в ладони свет, Владыка, лечи. А некромантские идеи воскресить ненормальную феникс и просветлить ей мозги, объяснив, как нехорошо быть такой стервой, оставь на потом. Незачем уже. Поздно.
Лечи...
Где же она взяла такие веревки, гва... Спокойно, Вадим! Спокойно. Веревки и веревки. Выглядят нормально. Связывают как следует. Позволяют выволочь отца из комнаты под заверения: «Хочешь, чтобы были живы — топай, потом вернешься и развяжешь...» — а потом уже показывают свою истинную сущность. Хорошо, что эта разъедающая дрянь медленная. Хорошо, что Лёшка со своей феникс вернулись быстро и долго ждать не пришлось. Хорошо, что она поддается исцелению…
Хорошо, что у мальчишек пострадали только тела, а мозги, судя по всему, на месте. Вопросы вон задают про магию...
И ох как хорошо, что знаешь, к кому обращаться с выражением восхищения и благодарности за такие продвинутые веревочки. Что ж, семейство Долински, разговор с вами давно назревал. Теперь дозрел окончательно. Я даже знаю, куда им нацепить их собственное изобретение.
— Ну-ну, что ты, мелкий... Как его по имени, Дим? Ага, Кирилл. Спокойно, Кирилл. С чего ты взял, что мужчины не плачут? Всякое бывает. Ты вот, к примеру, лук резать пробовал? Вот-вот. Что? Что?! Дим, ты посмотри, какие оригинальные идеи у нашего нового родича — убрать запах лука магией! Молодец, ребенок. Надо будет попробовать сегодня, когда поправишься. А что я сказал? Что сегодня поправишься? А, что родичи. Конечно. Ваша единокровная сестра Лина недавно вышла замуж за моего родного брата Лёшку. Значит, мы и есть родичи. Девери? Не знаю, спросить надо. Ага, обязательно... Близнецы? Кто? Мы?
— В каком-то смысле, — вмешивается Дим. — Но больше пока не спрашивай. Ты ведь понимаешь, что у магии свои секреты? Вот будете приходить в гости, узнаете. На ушко? Ну, давай. Что? Демоны? Вадим, ты слышишь, нас спрашивают, знакомы ли мы с демонами и можно ли получить автограф...
— Кир, а тебя ангелы случайно не интересуют? — вмешивается третий врачеватель, успокаивающий мать ребят (с изрядно промокшей в области груди футболкой), и оба Дима, переглянувшись, дружно посылают его... к супруге.
— На проработку, — уточняет Вадим.
— Она уже должна была опомниться, — кивает Дим.
— Так что держись, ангел...
— Хранительница? Анна, что с вами? Анна!
Беспокойный голос, осторожное касание руки — явно друга, иного Пламя бы не подпустило. А-а, Анжелика-Пламя, взлетевший к потолку огненный столб, искры.
Лиз, Линочка...
Преисподняя, за что?
Ты не знаешь? Хоть с собой-то не лукавь.
Разве не ты говорила юной Елизавете, что именно она будет самой лучшей главой клана? Ты хотела успокоить, утешить девочку после смерти матери, ты хотела отвлечься от собственной боли потери, но стоило тогда думать, о чем говоришь.
Разве не ты не остановила ее, когда внучка стала бросать на алтарь будущего главенства дружбу, собственный талант, первую любовь?
Разве не ты спустила ей с рук первую сделанную подлость? А если бы не пришел зеленоглазый незнакомец, ты бы позволила ей растоптать и Лину.
Чего же ты теперь хочешь? Пожинай, что посеяла.
Линочка, Лина, девочка моя, последняя в нашем роду, последнее родное существо, ЛинаБоль снова
