замечательно, но другой момент выбрать можно было? Не такой, когда хозяйка на виду у тысячи с лишним человек? Что случилось, кто пережег чары, она узнает потом. Сейчас — надо как-то отвлечь толпу.
Лина озорно улыбнулась и вскинула руку, прося тишины. Лёш понимающе отозвался аккордом гитары… и стало тихо.
Хотите бис — будет!
Цветные облака закружили вихрем. Дим невольно отвел глаза от дикой пляски — было в них что-то такое, отчего в момент заломило виски. Пришлось сосредоточиться на лице двойника.
Тоже не сахар. Серый пепел вдруг стал льдом. Тяжелым таким.
— Повтори!
Тон такой, что сама собой промелькнула мысль: а так ли уж нужен этот разговор и это «наследство»? ЭТОТ Вадим, пусть и свергнутый правитель, почти раздавленный грузом своей вины, пусть бесплотный и заключенный в этой небесной полутюрьме… а все-таки было в нем что-то такое, чего Дим в себе не ощущал. Какое-то королевское величие, властность какая-то.
Нет. Никуда не денешься.
— Мне нужна твоя память.
— А я думал — послышалось? — усмехнулся хозяин барьера. — Бредово звучит. Прямо по-Лёшкиному. Раньше… — Он вдруг замолк, и улыбка ушла с потемневшего лица. — Объясни.
— Чтобы знать.
— Зачем? — Лед уже обжигал. — Любопытно стало? Острых ощущений не хватает? Слишком благополучной жизнью живешь? Или охота в повелители, а не знаешь как? Что тебе надо?
Двойник не повышал голоса, но Дим на секунду ощутил себя щенком, которого ткнули носом в лужу. Ухватили за ворот и ткнули: не глупи.
Потом пришла злость. Он успел обуздать ее — двойнику за его непростую жизнь в этом цветном гробу можно многое скостить, — но она все-таки вплелась в голос горячей ноткой.
— С чего бы такие вопросы? По себе судишь или есть что скрывать? Оставь свои тайны при себе, мне не они нужны.
— А что нужно?
— Я должен знать про все! Про дай-имонов знать, чтобы не дергать Лёшку каждые пять минут, про союзников этих, настоящих и будущих, чтобы сообразить, что, черт возьми, все-таки можно сделать… про врагов, про то, где ты споткнулся, демон возьми, чтобы не вляпаться! Ты хотел все исправить, так давай исправлять, пока еще можно. Вместе исправлять.
Он замолк, и снова навалилась давящая тишина. Дим неожиданно осознал, что невольно повысил голос. Вместо разговора получалась перепалка.
Паршиво.
Двойник молчал. Сказать нечего? Но он молчал и смотрел, не двигаясь. В этой неподвижности было что-то от хищника.
Стало не по себе. Нет, не страшно. Скорее стыдно, что ли. Двойник, что бы он там ни натворил, уже расплатился. Отказаться от будущего, от собственной жизни, от тела, добровольно сотворить эту радужную жуть и запереться в ней, чтобы дать миру немного дополнительного времени. А тут еще альтер-эго является с упреками и претензиями.
«Есть что скрывать»! Ты бы на его месте хотел душу выворачивать? Перед посторонним человеком. Не собой, а чужаком с твоим лицом и твоими глазами. У этого лже-тебя благополучная жизнь, спокойная твоими стараниями, и не висит на плечах никаких кошмаров. И он должен сделать то, что не смог ты сам. Кто послабей — возненавидел бы такого «чужака». Неужели ничего не выйдет?
Или…
— Ладно. Похоже, я зря пришел.
Тишина.
— Мне тут первое время тоже часто орать хотелось, — вдруг вздохнул Вадим-двойник. Очень по- человечески. — Слишком тихо. Глухо так… Сядь. Ты уверен в том, на что напрашиваешься? Подожди. Не отвечай. Ты, если видишь дым, о чем думаешь? Костер, варенье, сигареты? А мне видится Париж. Драконы над Сеной. Эйфелева башня тает в драконьем пламени. И кристаллы на мостовой… Туристы еще успели увидеть драконов и кристаллы достать — записать уникальное зрелище… Кристаллы жаропрочные, их так в камень и вплавило. Надолго.
За спиной двойника цветной вихрь вдруг на мгновение соткался в багрово-жаркое полотно. Из него будто протаяла спаленная улица в изломанных остовах зданий, быстрые тени в дымном небе и тающая башня. Ни одного человека, вместо машин дымные факелы или лужи, проплавившие асфальт. И россыпь искр — кристаллы. Те, что должны были стать памятью…
Дим сглотнул ком в горле.
— Послушай…
— Подожди. — Картина погасла, будто выжженная, пепельные глаза снова смотрели на Дима. — Тебе действительно все это надо? Лёшка и тот не хотел памятью делиться. Слишком уж веско по мозгам дает, обоим.
— Что ж он тогда так?
— Как? Не знал он, что так выйдет. И я не знал. Недоучки мы оба. Энергии полно, а знаний не хватает. Все случайно вышло.
— Почему — недоучки? — осторожно спросил Дим. Кажется, контакт начинает налаживаться.
— Обучение не закончили. Ни я, ни он. Не до того стало. А ты доучился?
— Почти. Минимум на Стража уже сдал, сейчас и университет заканчиваю.
Пауза.
— Университет, — раздумчиво повторил альтер-Вадим. — История? Медицина?
— В некотором смысле. Психология.
— А-а… — В сером пепле словно промелькнуло что-то недосказанное, неуловимое. — Детская?
Так-так. Кажется, это у них тоже общее. Но это уже не тревожило, не раздражало.
— Интересно. И странно.
— Что?
— Я иногда думал, как бы все сложилось, не будь дай-имонов. Был там и этот вариант. Не худший. И отец жив. И мать. А Зайка?
— Кто?
— У тебя есть младшая сестра?
— Есть. Маринка. Та еще пройдоха. Но веселая и добрая. С семи лет рвалась Стражам помогать, те уж не знали, как ее удержать. Целую контору организовала, бюро добрых дел.
Вадим говорил и говорил все, что попадалось на язык — про соседей, про беспокойную Марго. Про Юрку Змиева, Лёшкиного друга. Про сироту Игорька, что вместе с Маринкой полоскал мозги Стражам: мол, почему это возраст «деяний» должен начинаться с восемнадцати лет? Анахронизм. Он говорил — и видел, как потихоньку мягчает лицо альтер-Вадима, как светлеют глаза.
— Все-таки не зря… — наконец проговорил тот. — Ладно, поговорили — и будет. Иди домой. Моя память не улучшит дела.
— Так ты обо мне заботишься?
— Обо всех. Будешь носиться с воспоминаниями и психовать, и станет еще хуже, чем без памяти.
— Не буду. Я ведь знаю, что все будет по-другому.
— Уверен?
— А ты? — Дим уже чувствовал, что победил. Неизвестно, обрадуется он выпрошенной памяти, или, наоборот, от такого подарка только в петлю влезть захочется. Но он своего добился — двойник готов сдаться. Кажется.
Цветной хаос вдруг застыл на месте. А седой альтер-Дим усмехнулся — почти одобрительно.
