у меня дело государственной важности, я на это хранилище очень даже рассчитывал. А если вы мне топлива не дадите, то история страны изменится коренным образом.
– Чего-о-о?.. – как блатной, заговорил толстяк в шапке-ушанке и даже приложил ладонь к уху. – Чего?! Не понял! Какая история? Какой страны?
Худой и верткий оказался умнее.
– Может, действительно, дать ему этой солярки? – предложил он. – И пусть катится на все четыре стороны. ГСМа и так навалом.
– А завтра придут еще трое и попросят бензина. И тем дашь? – с презрением осведомился толстяк в шапке-ушанке.
– Не дам, – согласился с его доводом худой и верткий.
– Мужички, вы все-таки подумайте, я же не для себя стараюсь, для страны, для вашего же блага. Через пару лет жизнь может измениться коренным образом.
– Чего ты нам втюхиваешь?! – обозлился толстяк в шапке-ушанке. – Чего?! Мы тебя знать не знаем. Нам на тебя положить с прицепом! Иди своей дорогой, а будешь здесь крутиться, зашибем ненароком, ты уж извини.
– Может, все-таки договоримся? – спросил Дядин, и Костя понял, что переговоры зашли в тупик.
Он приподнялся и одним бесшумным броском преодолел расстояние до ближайшей сосны, подумав, что сейчас Дядина в самом деле убивать будут. Единственное, что его беспокоил, – еще двое в бункере. Но он тотчас забыл о них, потому что пришло время действовать.
Толстяк в шапке-ушанке, как гора, навалился на Дядина. Костя прыгнул, сунув руку в карман, и с ужасом сообразил, что пистолет за что-то зацепился и вытащить его в мгновение ока нет никакой возможности.
Он вырвал его вместе с дырявой подкладкой и едва не испортил все дело: в последний момент худой и верткий неожиданно извернулся, схватился одной рукой за ствол пистолета и рванул на себя. Второй же рукой он потянулся к голенищу, где у него был спрятан нож. Но, во-первых, Костя был все-таки тяжелее и, чтобы сбить его с ног, надо было дернуть не на себя, а вбок, а во-вторых, малый все же растерялся. Для того чтобы удержать пистолет в руках, Косте пришлось положить на рукоятку вторую руку, и он абсолютно случайно снял его с предохранителя. Не успел малый вытащить нож, как сам собой раздался выстрел. Малого отбросило в кусты на спину, и он сильно ударился головой о дерево. Раздался звук, словно на мерзлую землю упало пустое деревянное ведро. Костя страшно удивился, а потом наклонился посмотреть, что же произошло с мужичком, и тогда из бункера раздался тот страшный шипящий выстрел, который предвещает мгновенную смерть, и луч «плазматрона» ожег Косте ухо. Инстинктивно подавшись в сторону, Костя, тем не менее, успел выстрелить два раза. Недаром атаман Рябой настойчиво учил его этому искусству. Главным в нем было не упускать цель из вида. «Что бы ни происходило, держи противника на мушке», – говорил Рябой. А мушка везде одинакова – что на пистолете, что на карабине. Все произошло словно в жутком замедлении. Костя увидел, что первая пуля ушла мимо, и, прежде чем в него выстрелили еще раз, успел довернуть ствол пистолета на полмушки, и вторая пуля попала в темное пятно чуть выше среза мха и ниже веток ивняка. От кустарника отделилась мешковатая тень и рухнула на землю. Костя подскочил и ударом ноги отбросил «плазматрон» в сторону. Человек лежал на боку и смотрел на него. Он был ранен в шею, кровь фонтанировала при каждом вздохе, ею были залиты все кусты вокруг. В следующее мгновение глаза его потухли и он умер.
– Молодец! – похвалил Дядин, поднимая с земли «плазматрон». – Стреляешь хорошо. Только поздновато подскочил. Я уже с ними и так и эдак, а ты знай сидишь себе в кустах.
Костя испуганно обернулся, он вспомнил о толстяке в шапке-ушанке, однако толстяк хрипел, схватившись за шею, сквозь пальцы у него били фонтанчики крови.
– А ты думал, я без оружия хожу? – хищно ощерился Дядин, показывая Косте крохотное лезвие, спрятанное в ладони, и моментально сделался не тем добрым и доходчивым Дядиным, к которому почти привык Костя, а совершенно незнакомым, страшным, непонятным, словно приоткрыл Косте темную и мрачную сторону своей личности.
– Захар Савельевич, там еще один… – сказал Костя, боясь оглянуться и на толстяка, и на худого и верткого малого.
Но они опоздали. Четвертый мужичок в синих габардиновых штанах выскочил из противоположного выхода из бункера и задал такого стрекача, что только пятки засверкали.
В этот момент из-за деревьев показались Чебот и Телепень. Чебот воинственно размахивал ножом с эбонитовой рукояткой, который подарил ему Рябой, а Телепень держал «тулку» дулом вперед. Правда, увидев мертвяков, они побледнели, но по-прежнему смотрели Захару Савельевичу в рот.
– Вот и подмога прибыла! – искренне обрадовался Дядин. – Так, ребятки, я сейчас «росомаху» подгоню, а вы набирайте в канистры дизельного топлива летней марки и тащите наверх.
А ведь он хладнокровный убийца, понял Костя, и что-то нехорошее отложилось у него в душе. С этого момента он стал опасаться северного куратора.
* * *
Через час они уже были на трассе, а через два часа заметили за собой погоню. Это был черный вертолет.
– Ну вот… гости… – зловещим тоном сообщил Дядин, поглядывая в окно.
Действительно, вертолет летел параллельным курсом километрах в трех. И уйти от него в ясный весенний день не было никакой возможности.
– Может, пальнем? – воинственно предложил Чебот, потрясая «плазматроном». – Святые угодники! Устроим, как на перевале Семи братьев!
Телепень весело заржал. Ко всеобщей радости, им еще досталась и полная обойма к «плазматрону».
– Посмотрим, – сдержанно отозвался Дядин, но стрелять пока не разрешил.
Какой смысл стрелять, если потом окажется, что это просто патрульный вертолет, который летит по своим делам? Мало ли машин ездит по трассе! Разумеется, не таких, как «росомаха». Но пока вертолет свяжется со своими, пока проверят банки данных, пока уточнят у кайманов, кто едет и зачем и не их ли это машина, время уйдет, а там, глядишь, и черные земли начнутся. А в районе черных земель вертолеты не летают. Так сказал Дядин. И действительно, вертолет покрутился рядом и повернул на восток, блеснув на прощание лопастями винта.
– Домой, за топливом подался, – вслух подумал Дядин, сворачивая на проселочную дорогу.
Мягко и бодро покатила «росомаха», подминая стальным брюхом кустарник и молодую поросль. По обе стороны высились корабельные сосны, небо сжалось до размеров просеки, воздух наполнился запахом хвои. Хорошо было в лесу, так хорошо, что не хотелось из него выбираться.
– А ведь кто-то здесь совсем недавно ездил, – заметил Костя, опытным глазом выхватывая из зеленой стены зарослей свежесломанные деревья.
– Кого здесь только нет! – ответил Дядин, выворачивая руль, чтобы не налететь на пенек. – И вашего брата из деревень, и кайманов, и бог весть кто еще бродит сейчас по тайге. Всех не отследишь. Опять же те, кто ходит в черные земли, – мародеры.
Между деревьями мелькнуло то, что когда-то было электрической подстанцией, – белый забор, бело- серые стены. Дорога влезла на железнодорожную насыпь. И здесь стало ясно, что совсем недалеко то ли деревня, то ли брошенный городок, потому что они увидели строения, похожие на склады, и разбегающиеся во все стороны ржавые рельсы, совсем как на станции Оленья.
– Станция Пайки, – с непонятным вздохом сказал Дядин, сворачивая на едва заметную дорогу вдоль насыпи, которая через пять минут привела их к заброшенному строению.
Костя с жадностью смотрел на былые остатки цивилизации. Станция была когда-то ухоженной и опрятной, перед ней были разбиты газоны, на которых, должно быть, когда-то росли анютины глазки. Теперь же вместо анютиных глазок торчали грыжная трава и хвощи.
– Сердце кровью обливается, когда вспоминаешь, как здесь хорошо было! – сказал Дядин, выходя из машины. – Проклятые америкосы все испоганили!
Костя тоже вышел, разминая затекшую спину, и все ему казалось, что вот-вот откроются двери вокзала и появится человек, чтобы объяснить и озвучить эту вселенскую немоту. Чеботу и Телепню тоже стало не
