двигателей. Однако ничего подобного не происходило. Напротив, было тихо, сонно и печально, как было тихо, сонно и печально до их появлении в форте Милютин, и этому не было никакого объяснения.
– Почему же?.. – первым опомнился Телепень. – Почему она не взлетает?
Вопрос, конечно, был риторическим, и Большаков с Петром Сергеевичем зашикали на него, мол, ты ничего не понимаешь по младости лет, а ракета сейчас как взлетит и все окутается ядовитыми и горячими, как лава, газами. Они ждали-ждали, ждали-ждали, прислушиваясь к звукам форта, однако ничего, кроме посвиста ветра и короткого дождя, не дождались.
– Тю! – сказал Телепень разочарованно.
– А она и не полетит, – уверенно произнес Костя, поднимаясь из-за камня, за которым прятался.
– Почему?! – вскричали все, уставившись на него так, словно видели его впервые.
Даже у богатыря Большакова в глазах появилось удивление.
– Потому что это всего-навсего демонстрация технологий! – выпалил Костя.
Но его фраза произвела обратный эффект. Все быстренько сообразили, что он просто-таки желает оправдаться любым способом.
– Какая, на фиг, демонстрация?! – взревел вконец расстроенный Большаков, еще не веря в такую удачу.
– Я догадался! – твердо сказал Петр Сергеевич. – Я сразу понял, что она не взлетит! – Он выглянул из- за аппарели и посмотрел на башню. – Ешкин кот!
За ним выглянули остальные. И действительно, в башне и торчащей над ней ракете ничего не изменилось.
– Выходит, мы зря прятались? – разочарованно спросил Чебот.
– Не может быть… – сказал Дядин, который один из всех был искренне рад фантасмагории, которая произошла в форте Милютин.
– Единственное объяснение – это демонстрация намерений, – заявил Петр Сергеевич таким серьезным голосом, будто бы сам что-то понимал, но все ему поверили. Петр Сергеевич посмотрел Костю и задумчиво спросил: – Что же у тебя еще припасено? А? Ешкин кот…
– Не знаю, – настороженно ответил Костя, на всякий случай отступая на шаг.
А сам подумал, что вроде бы у него в запасе больше никаких фокусов нет. Голова была пуста, как хорошо выеденный арбуз.
– Так это обманка?! – взревел Большаков.
– А я о чем? – ответил Петр Сергеевич. – Молодец, пацан, уважаю. – А потом схватился за голову: – Это ж надо! Если нам демонстрируют такие технологии, то что на самом деле скрыто от взгляда. Американцы лопнули бы от зависти!
– Да-а-а… – согласились все с умным видом, и очевидность грандиозной идеи встала перед ними во всем своем величии.
А Дядин растерянно спросил:
– А где тогда настоящая ракета? – И посмотрел на Костю так, словно Костя был совсем не Костей, а каким-то жутким монстром. – А мы не узнаем, – объяснил он довольным тоном Петру Сергеевичу и Большакову. – Ах да русские! Ах да сукины дети! Вот закрутили! Не выкрутишь! Фиг вам всем! – Дядин действительно скрутил дулю и показал ее в сторону запада. – Не на тех нарвались. Голову даю на отсечение, что это то ли наноматерия, то ли что-нибудь похлеще! – Он снова выглянул из-за аппарели. – Вот, пожалуйста! – произнес он довольным тоном. – Сами убедитесь!
– Так что, ракета не полетит? – словно проснулся Телепень, который ничего не понял.
Плохо быть безграмотным, решил он и дал себе слово, что когда вернется в деревню, то первым делом научится читать, а потом выпросит у Кости за две банки сгущенки «Справочник молодого моряка».
– Не полетит, сынок, не полетит… – утробно-глухим голосом произнес Большаков. – Так можно инфаркт на ровном месте получить. Ты Костя так больше не делай! Предупреждай заранее. Можете успокоиться, – весело обратился он ко всем, – это одна сплошная профанация идеи «мертвая рука-два», а никакая не демонстрация технологий. Обман чувств. Феерия! Нет никакой «мертвой руки-два»! Нет!!!
– То есть?.. – так ничего и не понял Телепень.
– А есть один сплошной обман, – торжественным тоном заключил Большаков. – Обман!!! Сами себя обманули! Ха-ха-ха!
И так он был рад, и так возгордился непонятно чем, что едва не выпрыгивал из собственных штанов, а Косте сделалось обидно до слез. Он и сам не знал, что ответить. Выходит, что он еще раз всех подвел? А как же форт Александр I, на который он надеялся, как на запасной вариант? Выходит, все насмарку?
В отчаянии он смотрел на башню. Башня принимала прежний вид: с вершины ее пропал остроконечный кончик ракеты, сама башня осела, перестала блестеть, как металл, и стала прежней, какой они видели ее в самом начале.
Костя подумал: «О чем не плакал, о том не споешь» – и подался к баркасу. Ему было не просто грустно, ему было очень грустно. Переться за тридевять земель, чтобы опозориться. Так хорошо все начиналось, и на тебе: ракета не взлетела, и праздник закончился, не успев начаться.
Чебот пристроился рядом и таинственно зашептал:
– Да ладно тебе. Найдем мы эту твою красную кнопку. Ты мне веришь?
– А нет никакой красной кнопки, – ответил Костя, хотя на душе у него скребли кошки.
– А что же есть? – спросил Чебот.
– Тумблер под красным колпачком.
Чебот посмотрел на него, как на полного идиота, и отстал, решив, что Костя окончательно и бесповоротно спятил.
Глава 10
Заветная кнопка
– Ничего, бывает… – добродушно и снисходительно гудел Большаков, большой, грузный, как медведь перед спячкой. – Не огорчайся, сынок. – И великодушно похлопывал его огромной рукой по плечу.
Он вдруг стал добрым, веселым и хлебосольным, затащил всех в Итальянский дворец на берегу Итальянского же прудика и почти насильно накачивал даже не суперпахучим первачом, а отличным хлебным вином – полугаром. Был многословен не в меру. Однако в глазах у него таилось знакомое коварство зверя, который только и ждет удобного момента, чтобы напасть со спины. Казалось странным, что несостоявшийся полет ракеты придал ему столько душевных сил, будто он не переживал за судьбу Родины, а довольствовался малым – ежеминутным возлиянием.
Костя же, наоборот, переживал и за Родину, и за свое падение и поэтому выпил всего-то на палец того полугара. Не пойму, чему он радуется? – ломал он голову, – плакать надо. Опять америкосы вышли сухими из воды, а мы обосрались.
– Все тип-топ! – орал Большаков и пробовал танцевать чечетку, но у него плохо получалось. – Все тип- топ! – И приплясывал, поднимая пыль своими огромными, как лыжи, ножищами.
– Не огорчайся, у нас есть еще попытка! – вторил ему Петр Сергеевич, по-деловому звякая кружкой и одобрительно наблюдая, как Большаков подливает в нее божественный полугар. – Утром пойдем на форт Чумной!
Чумным фортом назывался форт Александр I. В те далекие времена, когда он утратил свое военное предназначение, в нем изучали и испытывали противочумную вакцину, поэтому его стали называть Чумным.
– Выпьем за Костю! – орал Чебот. – Выпьем за нашего брата!
– Ура-а-а! – восторженно кричал Телепень.
– Выпьем! – кричал Большаков. – Он нам глаза открыл!
Дядин же воротил морду и отказывался пить. Презирает, думал Костя и уходил куда-нибудь в угол, подальше от жалеющих его глаз, глядел в окно на блестящую поверхность Итальянского пруда и полагал, что ему никогда не подняться даже в собственных глазах.
Чебот, сын полупопа-полушамана, так тот вообще панибратски лез обниматься – снова пьяненький и веселый, как на танцульках в деревне. Только в деревне отец с матерью ему живо голову отвернули бы, а здесь было некому, вот он и напился сызнова. Везет тем, у кого короткая память, думал Костя, а я так не
