Косте тоже стало интересно. Он посмотрел внимательнее и действительно обнаружил, что маяк несколько покосился и того гляди рухнет в воды Купеческой гавани. А еще Косте показалось, что в ближайших кустах как будто бы мелькнул рыбак с удочкой.
– Ну-ну-ну… – удовлетворенно произнес Дядин. – Значит, Костя и в этом прав. Все-таки наши предки не были дураками. Они знали, что рано или поздно маяк упадет, и поэтому закодировали «мстителя» на Морской собор.
– Это все теория и совпадения, – прогудел Большаков. – Сейчас залезем и увидим, а вот если не увидим… – И опять нехорошо посмотрел на Костю, не обещая ему ничего хорошего ни сейчас, ни позже.
– А куда идти-то? – нетерпеливо спросил Дядин, чтобы как-то отвлечь Большакова от Кости, дать парню вздохнуть свободно.
Несмотря на то что Костя подозревал Дядина в измене, сейчас он ему был благодарен, хотя и подумал, что Дядин мягко стелет, да жестко спать.
– А вот по этой Красной улице и пойдем, – сказал Большаков, показав в сторону суши, где среди деревьев, покрывающихся нежной листвой, проглядывал торец красного здания.
Точно, с облегчением вспомнил Костя, есть в моей памяти это здание. Значит, все идет по плану, который записан у меня в голове. Правда, он не был в этом уверен, потому что успел убедиться, что его память иногда ошибалась.
Они прошествовали мимо этого древнего здания из красного кирпича со следами пуль и осколков на стенах, с выбитыми дверьми и разбитыми стеклами.
– Это арсенал, – снизошел до объяснения Большаков. – Напротив морской вокзал, а слева – Петровский парк.
Город был тих и печален. Только вороны да чайки кружили над ним. А в остальном он был неподвижен и безмолвен, словно хотел сказать этим, что переживает не лучшие времена и что только рад будет, когда парки, гавани и улицы наполнятся человеческими голосами.
– В городе кто-нибудь есть? – пристал к Большакову Чебот. – Есть или нет? Боязно… Мне кажется, что за нами кто-то наблюдает…
– Не боись… – добродушно гудел Большаков, – никого здесь нет, кроме пары таких же несчастных, как и я.
– Я и не боюсь… – в тон ему отзывался Чебот, но все равно озирался испуганно и то и дело шептал: – Святые угодники, – тащил свою «тулку» и крутил лохматой башкой по сторонам, разинув рот. А потом – пропал.
Костя этот момент пропустил и обнаружил отсутствие Чебота лишь спустя некоторое время, в течение которого сам таращился на чудный город, потому что никогда не видел древнюю военную крепость с ее оборонительными каналами, доками и равелинами изнутри. За это время они успели миновать Красную улицу, застроенную невысокими домами с выбитыми стеклами, Петровский овраг, в котором почило от чахомотки все население города, и подступиться к Морскому собору. Здесь Костю впервые кольнуло беспокойство. Он огляделся в поисках друга, но Большаков со свирепым видом уже махал ему рукой, мол, думать надо было раньше, а теперь поздно, надо ответ держать, поэтому Костя решил, что Чебот, то бишь Ремка Дьяконов, от испуга первым нырнул в собор или… или сбежал?
Если снаружи собор был просто массивен, с куполом, плывущим в небе, то внутри он был и огромен, и величествен одновременно. Костя почувствовал себя здесь муравьем. На полу были изображены якорь, краб, барабулька и медуза. Ряд арок с колоннадами, золоченые фризы, цветастый орнамент с неведомыми птицами и растениями. Костя загляделся на всю эту красоту и вовсе забыл о Чеботе. Потом его окликнули чуть ли не хором, и он обнаружил, что Петр Сергеевич грозно смотрит на него из-под арок на втором этаже, а Большаков – так тот вообще гневно машет рукой, стоя в дверном проеме: давай, парень, давай, не тяни резину, все равно перед смертью не надышишься! Пришлось заканчивать лирическую часть экскурсии и топать по узкой винтовой лестнице все выше и выше, под самый купол, парящий в вышине. По периметру купола были расположены окна и смотровая площадка.
– Ну что, узнаешь, что-нибудь? – нетерпеливо спросил Большаков и ткнул рукой в стекло, будто Костя обязан был подчиняться малейшему его приказу.
– Мать моя женщина… – произнес Телепень, глядя на Балтику и город с высоты птичьего полета.
Вот тогда Костя и забеспокоился второй раз, потому что вслед за глупой фразой Телепня Чебот должен был, как обычно, произнести: «Святые угодники», но не произнес, потому что отсутствовал. Костя завертел головой в поисках Чебота, почему-то увидел внимательные глаза Дядина, следящие за ним, а Большаков сказал полным презрения голосом:
– Ну чего ты как вошь на блюде?! – и сунул ему в руки бинокль. – Смотри, «мститель» номер пять тысяч сто, и скажи, где этот чертов засекреченный пункт связи? Может быть, ты даже знаешь, где ракета спрятана?!
Косте это страшно не понравилось, но деваться было некуда, и он стал разглядывать город, и акваторию порта, и дальше, вплоть до Мартышкино, Петергофа и Ораниенбаума, которые располагались на другом берегу залива.
Балтика блестела в косых лучах солнца. Над ней ходили белые облака, и Костя мог поклясться, что не ошибся относительно форта Милютин, который находился как раз посередине между островом Котлин и южным берегом залива. Ему, конечно, приглянулся и форт Александр I, который походил по форме на семя фасоли. Он подумал, что заветная кнопка может быть и там. В памяти почему-то всплыла крутая железная лестница, ведущая на самый верх полубашни. Но он до конца не был уверен, что заветная кнопка именно там, а, например, не на Милютине. Говорить об этом в присутствии Большакова не хотелось по одной причине: пропал Чебот, а это могло означать все что угодно, даже еще один заговор, теперь уже Дядина, потому что Дядин имел влияние на Чебота. А еще Костя почувствовал, что Петр Сергеевич и Большаков с той минуты, как он ступил на остров, неотрывно следят за каждым его шагом, и избавиться от них – самая сложная задача. Для этого надо выиграть время, и не было у Кости ни союзника, ни учителя – вообще никого, кто бы ему подсказал, как поступить.
– Надо попасть в форт Милютин, – сказал Костя неожиданно для самого себя.
Был в этой неожиданности какой-то смысл, но Костя его еще не понял, не уловил, да и кто бы уловил в условиях минимума информации? Разве что сам Бог, беспокойно думал Костя, разглядывая акваторию Котлина, в которой лежали на боку, или стояли, или ржавели перевернутые вверх килем десятки, сотни судов всех назначений – и военные, и гражданские, выброшенные зимними штормами на берег и тихо умирающие в доках Кронштадта.
– Ты уверен? – спросил Большаков. – Его же обыскали раз сто.
– В Милютине есть ракета, – уверенно сказал Костя, не отрывая бинокля от глаз.
– Нет там никакой ракеты! – как будто лениво отозвался Большаков. – Нет и никогда не было! Понимаешь? Ты думаешь, я зря здесь сижу, жду вас, «мстителей», как манны небесной?! Да на фига вы мне сдались! Я эти острова все облазил, от клотика до самых глубоких твиндеков. Темнишь ты, парень, ох темнишь! Может, ты засланный казачок?
– Какой казачок? – удивился Костя, отрываясь от бинокля, и так это у него прямодушно вышло, что Большаков на мгновение успокоился.
– Оставь парня в покое, – встрял Дядин. – Видишь, ему тяжело вспомнить, а ты одно талдычишь: «Темнишь да темнишь».
– Нет там ничего! – уверенно сказал Большаков. – Мне ли не знать?!
– Хорошо, – разозлился Костя, – если я вам сегодня не найду ракету, то будем считать, что я ошибся и ничего не помню. Это будет проверка.
– Поехали! – забрал у него бинокль Большаков. – Поехали! Чего рассусоливать, через час во всем разберемся, и тогда мы поймем, кто ты такой. Может, ты подставной «мститель»?
– А что, бывают и такие? – с иронией спросил Дядин.
– Представь себе, – ответил Большаков, – бывают. Ко всему надо быть готовым.
– Ну, если с такой меркой ко всем подходить… – начал Дядин.
И они заспорили – долго и нудно, но Костя не стал слушать и вникать в суть их перепалки, которая сводилась к тому, что подставных «мстителей» априори не существует, а первым стал спускаться по узкой
