в принципе Сашка Тулупов был готов к какому-нибудь жуткому подвигу. Всем стало за него страшно.
— Вы что, воевать собрались? — с подозрением спросила Завета и обожгла Костю взглядом, мол, смотри, командир, не заведи человека куда не надо.
Костя знал эту женскую черту — подсказывать правильные мысли, оставаясь в стороне. Впрочем, на это способны только самые-самые умные, подумал Костя. Я еще только соображал, а она высказала суть проблемы.
— Понимаешь… Завета… — веско сказал Сашка, словно специально запнувшись, — чую я, что дела заварились крутые, что надо держать нос по ветру. В ближайшее время здесь точно будет что снимать.
— Ладно-ладно, — попытался успокоить его Костя и подтолкнул к машине.
— Конечно, — вдруг заорал опьяневший Сашка, размахивая руками, — а я тебе давно твержу: нужна хорошая техника!
— Потопали, потопали, — устало сказал Костя. — Хватит болтать!
И они прошлепали еще немного по ручью, выбрались на берег и, обнявшись, пошли к «ниссану», распевая: «Шумел камыш, деревья гнулись, а ночка темная была…»
Прежде всего надо было вернуться в город. Но для этого следовало пересечь реку, и все понимали, что это будет самым небезопасным мероприятием.
Костя, не зная местности, заехал куда-то не туда и долго крутился вначале в Оленевке, потом — в Мандрыкино, а потом — в Луганском, избегая дорог с асфальтовым покрытием, которые, как он небезосновательно полагал, наверняка контролируются пиндосами. За это время они видели только перепуганных местных жителей, в основном старых женщин, которые перемещались перебежками между домами, да одного пьяного тракториста, который выделывал такие кренделя на своем МТЗ-8, что Костя счел за благо съехать на обочину и мирно ткнуться радиатором в зеленую стену травы. Трактор, ревя, как бизон, пронесся мимо, обдав «ниссан» удушающим облаком дизельной гари. Поля стояли незасеянными, сады заросли лебедой. Счастливы были одни собаки, которые, сбившись в стаи, рылись в кучах мусора, да утки с гусями, беспечно плавающие в озерах. Казалось, что мрут конкретно только люди.
Два моста были разрушенными, а на третий они никак не могли попасть — то дорога перерыта, то они вовремя заметили странных личностей в незнакомой форме и не решились рискнуть. Несколько раз Косте казалось, что за ними гонятся или даже в них стреляют. Но, должно быть, им просто везло в тот день. В результате они увидели то, что не должны были увидеть: танки, замаскированные под деревьями, и БМП под зеленой маскировочной сеткой. Невдалеке торчали антенны, а в ветвях деревьев запутался дым от костра.
— Кто это?.. — изумилась Завета.
— Я думаю, немцы, — тихо сказал Игорь. — Вон тевтонский крест. Приползли, гады. Давненько их здесь не было, с Отечественной войны.
Неужели все так плохо? — подумал Костя, глядя на его лицо, которое моментально стало серым и нервным. Конечно, немцы — это всегда серьезно, а их танки — тем более, выходит, что на севере была лишь репетиция. Если враги ударят со всех сторон, то городу не устоять и суток.
— Видать, ждут отмашки атаковать, — предположил Сашка и потрогал грязными руками свое лицо, на котором пузыри сливались в одну сплошную корку.
— Черт знает что! — выругался Костя, который совсем не ожидал увидеть такое воинство. — Сними, ковбой, хоть издалека, — попросил он Сашку.
— Сейчас! — обрадовался тот и выскочил из машины.
— Куда! — приглушенно крикнул Костя. — Стой, ковбой! Стой!
Но было поздно.
Их самих спасало то, что они стояли на грунтовке за высокой, как забор, травой с белыми цветущими зонтиками. Костя, проклиная тот день, когда он согласился ехать в эту командировку, бросился вслед за Сашкой. Но того и дух простыл. До позиций неизвестных войск было не больше ста пятидесяти метров. Костя пополз, вспоминая всю свою жизнь. Она была ужасной и несносной, как самая вредная теща. Он даже представил себе лицо матери Сашки — Ольги, которой объясняет, при каких обстоятельствах погиб ее сын. Отца он тоже знал. Максим Владимирович работал программистом в какой-то медицинской фирме. Будет грандиозный скандал, обреченно подумал он, пробираясь через пыльную траву. Морду точно поцарапают. Не уберег никого: ни Ханыкова, ни Тулупова. Проклятье на нашу экспедицию. Он до сих пор считал себя виновным в гибели Виктора Ханыкова, и не потому, что рядом взорвалась бомба, а потому, что не предвидел опасность и поперся в центр города. А теперь, получается, тоже не предвидел и рисковал Сашкой Тулуповым ради каких-то сомнительных кадров.
— Сашка! — хотел крикнуть Костя и ткнулся мордой в траки.
Рядом спал боец. На рукаве у него был нашит черно-красно-желтый флаг. Костя оторопело поднял лицо: и дальше, за танком, и за какими-то зелеными ящиками тоже спали люди. Фашисты, однако, бляха муха, подумал Костя, вот влипли!
Пахло соляркой и потом. Костя стал пятиться, как краб. Вдруг совсем близко что-то зашуршало. У Кости оборвалось сердце. Он уже приготовился к самому худшему и хотел было нырнуть под днище стального чудовища, но узнал бритую голову Сашки. Он снимал, привстав на колено. Его голова торчала над травой, как бильярдный шар, а красная морда горела, как светофор на перекрестке. Костя в отчаянии махнул рукой: мол, ложись, ложись, уходим! Но Сашка и ухом не повел, а, напротив, пополз вперед, чтобы взять правильный ракурс. Костя закрыл глаза и стал считать до трех. Он досчитал до трех аж десять раз подряд, ежесекундно ожидая крика «Аларм!» и стрельбы. Но вокруг все было на удивление тихо. Рядом снова, как ящерица, прошуршал Сашка, и Костя пристроился за ним. Как назло, Сашка поднял такую пыль, что Костя едва не расчихался на всю округу, ему пришлось усиленно затыкать нос платком, поэтому он приполз к машине на пять минут позже. Завет ходила рядом с машиной и нервничала, заламывая руки. На лице у нее читались тревога и отчаяние. Костя даже почувствовал садистское удовлетворение. Если волнуется, значит, любит. Ради такой сцены можно было и слазить к немцам в пасть, подумал он и, самодовольно улыбаясь до ушей, выбрался на дорогу.
— Ну наконец-то! — воскликнула она, подлетела к нему и влепила пощечину. — Дурак! У тебя голова есть на плечах?! Мы уже не знали, что и думать!
Ах как славно! — пела его душа. Век бы так торжествовать! В следующее мгновение она снова стала той, прежней, независимой Заветой, которая изводила его все утро.
— Да заблудился я, — оправдывался Костя, испытывая неподдельный восторг. — Заблудился! — И подмигнул Сашке.
Он готов был подставить другую щеку, чтобы еще раз получить пощечину от нее. Даже взрывоопасная Пономарева редко позволяла себе нечто подобное, разве что в моменты чрезвычайного душевного волнения. А волнения у нее случались, как дождик за окном. Но все хорошее заканчивается слишком быстро.
— Ну!.. — только и сказала Завета и полезла в машину.
— И это все?! — разочарованно удивился Костя.
— Все! — ответила она из кабины и гордо отвернулась.
Тогда он переключился на Тулупова:
— Снял, ковбой?..
— Снял, — ответил довольный Сашка.
— Молодец, ковбой, но больше так не делай!
— Почему?
— Потому, ковбой!
— Почему?
— Потому!
— Но почему?! — вдруг завелся Сашка.
— Потому что ты мне нужен живым, ковбой. Хватит смертей. Ты забыл Ханыкова?
— Знаешь что?
— Что? — с вызовом спросил Костя.
— Я оператор или нет?! Значит, я буду поступать так, как считаю нужным!
