ненадежный Баддуин I и славолюбивый граф Луи де Блуа. Некоторое время назад своенравный маркграф Бонифацио Монферратский, недовольный той ролью, которую отвели ему хроники Четвертого крестового похода, отступил в область Фессалию и основал там Фессалоникийское королевство. Один за другим к нему присоединились и другие видные бароны – Бертхольд фон Каценелбоген, Амадео Буффа, Николя де Сент- Омер, братья Альбертино и Роланд де Каносса. Осенью Бонифацио вторгся в центральную Грецию и передал власть над Аттикой и Беотией бургундскому рыцарю Отону де ла Рошу. Южнее, также с помощью фессалоникийского короля, Вильем Шамплит и Готфрид Вилардуен основали Ахейское княжество. Все эти карликовые государства стали вассалами Бонифацио и фактически не признавали верховной власти латинского сюзерена, а вместо предусмотренного протоколом десятка слов вежливости направляли в Царьград издевательства:
– Пока перезревший Балдуин, выполняя данный своей даме завет, жмурится на один глаз…
– В его родной Фландрии нет такого парня, у которого от похотливого взгляда этой дамы не налился бы соком огурец…
– Длиннющий и тяжеленный!
А о Святой земле больше никто и не вспоминал. Освободительная кампания, предпринятая крестоносцами, вылилась в дрязги, препирательства, сплетни, самовосхваление и ядовитое злословие. Последний раз о Иерусалиме напомнил не кто иной, как Дандоло. Поднимая старое знамя, которое звало спасать от неверных святыни, напоминая о первоначальных планах, слепой дож сделал попытку снова объединить рыцарей вокруг своих личных планов. Но даже император Балдуин I Фландрский, убаюканный приятной спокойной жизнью, отверг возможность такого утомительного и опасного предприятия.
Не так уж много времени прошло с того дня, как было получено известие о том, что во Фракии озлобленное византийское дворянство подняло мятеж и что Калоян в поддержку восставшим двинул войско, состоящее из болгар, куман и ветров, а в Царьград стали поступать невероятные сообщения – в целом ряде городов империи и даже в венецианском Адрианополе гарнизоны латинян один за другим разбиты или обращены в бегство.
Беда не приходит одна, и именно в эти дни придворные известили Балдуина I Фландрского, что в ризнице осталось не более сорока дней беззаботной жизни. Дело в том, что с момента восшествия на престол император легкомысленно и не задумываясь о будущем, тратил за день по целому времени года своего правления. В памяти многих еще свежи были воспоминания о повторенном три раза подряд обряде коронования. Перепуганный Балдуин обратился за помощью к Энрико Дандоло, и венецианец пообещал ему бесчисленное множество спокойных месяцев в том случае, если крестоносцы согласятся вместе с ним напасть на восставших греков и помогавшего им Калояна.
– Вот когда мы разобьем бунтовщиков, обуздаем ветры и повесим Калояна, я подарю тебе копию «Книги о церемониях» Константина VII Багрянородного! В соответствии с этой книгой тебе как достойному наследнику Ромейской империи, кроме множества вызывающих восхищение титулов, мы можем добавить еще один – «ваша вечность», и все твои подданные будут обязаны звать тебя так! – искусно уговаривал его старец.
– Ваша вечность?! – восхищенно повторял Балдуин.
– Да, именно так, до скончания дней твоих, – тихо добавил Дандоло.
Таким образом, почти весь март 1205 года прошел в подготовке к сражению против болгар. В покоях дожа по его приказу день и ночь пылал огонь – слепой старец с его помощью надеялся разбудить в себе хоть проблески жизненного тепла. Не желая быть обойденным победными хрониками и поэтому прервав поход против Никеи, в столицу спешно возвратился и граф Луи де Блуа. Балдуин Фландрский по-прежнему держал один глаз прижмуренным и панически вопрошал:
– А не слишком ли долго мы тянем? Сколько еще осталось? Переписчик уже начал работать? Не забудет ли он, что нужно добавить?
– Терпение, терпение, все будет готово как раз к сроку, – отвечал дож.
На заре девятого апреля уверенная в победе армия латинян выступила в поход. Маршем пройдя по улице Победы, она через арки Золотых ворот покинула Царьград. На дивных конях, в блестящих латах, не сомневающиеся в успехе, рыцари уже сейчас толкались, стараясь занять как можно лучшие места в будущих канцонах. В носилках с опущенным пологом, сопротивляясь смерти только благодаря надежде получить недостающие перья для плаща, которым он был накрыт, дышал ледяным дыханием Энрико Дандоло. Император Балдуин, понурив голову, поминутно повторял вопросы:
– А сколько теперь осталось? Может быть, следует немного поторопиться? Ну почему же эта копия до сих пор не закончена?
– Дорогой мой, «De ceremoniis» – это очень большая рукопись, – оправдывался дож – И только ради того, чтобы ты случайно не остался без какого-нибудь из величественных титулов, я лично приказал, чтобы в копии не было никаких сокращений. Да ты и сам вряд ли остался бы удовлетворен какой-нибудь книжонкой, в которой не хватит места, чтобы развернуть все, что тебе подобает и принадлежит по праву?!
Дорога оказалась совсем не легкой. Калоян науськал свои ветры и они, узлом завязывая распутья дорог, вносили путаницу в строки прекрасных стихов, заваливали солнце горами облаков, ночами ловко перемещали на небе свет Северной звезды и наполняли души крестоносцев криками и уханьем сычей. И все же через пять дней пути вдалеке перед колонной латинян замаячили колеблющиеся очертания Адрианополя и вражеский стяг на самой высокой башне, в котором плещется Стяговей, бесстыжий ветер болгарского царя.
Тридцать третий день
Еще пять дней назад игумен Григорий кое-как прикрыл сорванные с петель тисовые ставни на окне нынешнего, глядящем вдаль. Но, открытое один раз не по правилу, оно по-прежнему показывало только незрелое будущее.
От повести, в которой братья-короли Драгутин и Милутин идут на помощь осажденной Жиче, не осталось даже того, что могло бы поместиться в уголке окна. Богобоязненный характер первого распускал ткань повествования настолько же, насколько такое повествование удавалось соткать противоположному нраву правящего короля. Второй брат двинулся на Жичу слишком поспешно, он, не заботясь о нити повести, излишне горячился и спешил высокомерно уверенный, что возвеличивающие его истории уже сами по себе достаточный залог победы.
Андрия Скадарац и его горбатый слуга уже давно скрылись вместе со своей добычей. На расстоянии почти в сорок лет от монастыря торговец, став заметно моложе, теперь под другим именем, путешествовал то из одного, то из другого города по Западным странам, от княжества до герцогства, от графства до королевства, от ратуши до рыночной площади, повсюду пытаясь найти охотников вложить деньги в создание особого устройства.
– Неужели вы хотите, чтобы гордецы из Флоренции, Сиены или Орлеана вас обогнали?! Видно сразу, вы люди добрые и не заслуживаете такого унижения! Зачем вам, как простым пахарям, задирать головы, чтобы определить, не настал ли полдень?! Почему ваши дамы должны, как обычные крестьянки, выламывать свои гордые шеи, чтобы посмотреть на небо?! – размахивал он пустыми рукавами. – Вот смотрите, пусть я заработаю меньше! Вот я вкладываю первый серебряник! – хватался торговец за кошелек.
– Дни будут сменять друг друга в зависимости от ваших желаний! Рассвет настанет тогда, когда этого вам захочется! По ночам не придется ждать, пока стражник, объявляющий время, выберется из корчмы и прокричит час! Затраты ничуть не больше, чем те, которые вы и без того делаете! Ваше дело – только регулярно кормить устройство свежим временем! – говорил и говорил он, пока его речь не прерывало сухое чихание.
– Хозяин, столько лет прошло, а мне все кажется, что нас преследует запах ладана из Жичи, – закашлялся где-то рядом его горбатый спутник.
– Цыц, болван! Держи язык за зубами! Кому я сказал – не упоминать их имени! – рявкнул торговец на слугу.
