имение за Марракеш.
– Да, тяжело тебя слушать. – У Михайлы на душе было паскудно. – А бежать пробовал?
– Дважды, – кивнул Луис.
– Ну и как?!
– Как-как. Не видишь, что ли? Ловили сразу.
– А давай вместе, а? Прямо отсюда.
– А ядра? – Луис показал на прикованную к ноге цепь. – Безухий снимет, только когда пойдешь к суке в постель.
– Не переживай, чего-нибудь придумаем. Или умрем. Рабом у дряни недорезанной точно не буду. Сколько нам плыть до места?
– Недели две, да еще в Алжире немного постоим.
– Значит, в нашем распоряжении есть две недели. А когда она начнет меня дергать?
– Пока на судне Ахмед-бек – ни-ни. А потом – готовься, оторвется по полной.
Время в плавании для Михайлы пролетело незаметно. Масса впечатлений, а морем он был просто очарован. Когда вышли в открытое море, безухий евнух отстегнул цепи, и их заставили вместе с командой драить палубу. От работы на судне уставший от безделья Михайло получал истинное удовольствие. Конечно, нигде и никогда он никакие полы не мыл, но Луис сказал, что любой будущий флотский офицер, даже адмирал, свою карьеру начинает именно с этого. Своей старательностью Михайло даже заслужил одобрительное покашливание боцмана, несмотря на то что евнухи их сильно ненавидели.
Молодые люди частенько стояли на баке и обсуждали различные варианты побега, но реальных возможностей пока не видели. За кормой всегда болталась шлюпка с уложенным парусом, но прорваться к ней можно было лишь через квартердек с вахтенным офицером и караульными либо мимо рулевого, через охраняемые двумя мордоворотами каюты хозяйки и капитана. А в их положении это было самоубийством.
По просьбе Михайлы Луис все время разговаривал по-испански, объясняя смысл незнакомых слов. За эти дни он выучил около трех сотен слов и теперь мог составить простейшие предложения.
Наконец наступил день, когда они высадили Ахмед-бека со свитой и отправились в море на последний переход. А вечером к люку подошел безухий и крикнул:
– Гяур! Хозяйка требует.
Михайло тяжело вздохнул, сердечко затрепетало, но он взял себя в руки, провентилировал легкие и успокоился. Затем отрешился от мира и спрятал чувства, как учил поступать в подобных случаях духовник, отец Афанасий, и вылез наружу. Здесь солнце почти спряталось за горизонт, явив живописную картину заката, и он на миг залюбовался, но безухий толкнул в плечо, вытащил из пояса ключик и разомкнул колодку с цепью. Затем заставил налить в бадейку десять кварт воды, раздеться догола и помыться.
У входа под квартердек, где располагалась каюта хозяйки, стояли две маленькие табуретки, на одной сидел охранник, тот самый, с плетью в руках. Когда Михайло подошел, он и рулевой, который стоял у штурвала, мазнули по нему безразличным взглядом, словно по пустому месту. А безухий разжег над входом масляный фонарь, сел на свободную табуретку и кивнул на дверь:
– Иди.
Помещение оказалось небольшим. Но кровать стояла немаленькая или, может быть, это был огромный, застеленный перинами сундук? Полумрак каюты рассеивала небольшая масляная лампа, которая висела над столом слева от кровати. А справа имелось прямоугольное окно, прикрытое ставней.
– Раб, ты меня понимаешь? – раздалось из-под красного покрывала.
– Да, госпожа.
– Подойди. – Михайло подошел ближе и впервые увидел лицо Лейлы. Возможно, оно когда-то и было красивым, но сейчас заплыло жиром, а ее щеки оказались безразмерными. Женщина откинула покрывало, явив свое толстое обнаженное тело, согнула ноги в коленях и раскинула их, внимательно рассматривая Михайлу со всех сторон.
Дома, конечно, на такое чудо у него ничего бы не шевельнулось, но здесь, несмотря на то что мешкоподобный живот свисал чуть ли не до колен, запах и аккуратно подстриженный внешний вид некоторых интересных мест мгновенно возбудили молодой, никогда не знавший длительного полового воздержания организм.
– Сюда. – Ее любопытство было более чем удовлетворено, и она постучала пухлой ладошкой по кровати. Михайло взобрался, а она ухватила его за руки, одну сунула себе между ног, а вторую положила на грудь и томно выдохнула: – Гладь.
Он не стал ее ласкать, как своих девчонок, а просто водил пальцами по влагалищу, и вскоре клитор вздулся и стал похож на маленький пенис.
– Давай, – простонала Лейла, закидывая его на себя, затем, закатив глаза, сквозь зубы прошипела: – Если быстро кончишь, удавлю.
Михайло приподнял складки живота, чтобы не мешали, и резко вошел. Лейла тихо вскрикнула и стала постанывать все громче и громче. С минуту подвигавшись, он с удивлением почувствовал (такого в короткой практике еще не было), что его в общем-то немаленький член болтается внутри, словно горошина в кринке. Сдерживающий фактор вдруг исчез, организм, давно не чувствовавший женщины, расслабился, и он обильно кончил.
Лейла замерла, открыла глаза и удивленно на него посмотрела, затем ее лицо исказила гримаса злобы, рот оскалился для крика…
Михайла понял, что никакого унижения он больше не вытерпит и сейчас, как говаривал покойный отец, наступил момент истины. Он освободил спрятанные в душе чувства, а юношеский максимализм взял верх и возмутился: свобода или смерть! Глаза яростно блеснули и, немедленно задвинув правую ладонь женщине под затылок, обратным хватом левой взял ее за подбородок и руки рванул в стороны. Раздался хруст позвонка, она умерла мгновенно.
Михайло слез, плюнул на труп, вытерся и прошептал:
– Сучка драная, больше ни над кем издеваться не будешь.
Немного постоял, подумал, огляделся вокруг и подошел к окну. Приоткрыл ставню, выглянул наружу: ярко светили звезды, внизу по борту шуршала вода, а шлюпка на конце каната так и двигалась следом.
Даже соображая что-либо в морском деле, он никогда бы не бросил в беде товарища и теперь стал усиленно размышлять, как тому помочь, хотя понимал, что оттягивать с решением нельзя.
Ни оружия, ни чего-то такого, что могло бы его заменить, он не увидел, поэтому быстро стал рыскать по каюте. Ничего, кроме разных тряпок, двух шкатулок (одна – с драгоценностями, а вторая – с небольшим количеством золотых и серебряных монет, а также симпатичными серебряными ножнами от небольшого стилета), он вначале не нашел. Но догадался заглянуть под подушку, там его и увидел; ромбического сечения, с посеребренной гардой и рукояткой, отделанной слоновой костью. Взял в руку и подкинул. Клинок был сбалансирован неплохо, с таким работать можно.
Разложил сверху на трупе две подушки, укрыл все это покрывалом и подошел к двери каюты. Расположившись так, чтобы, когда ее откроют, оказаться невидимым, Михайло постоял немного, но никто заходить не спешил. Подумал и решил ускорить процесс, попытался закричать тонким голосом, но дал «петуха» с переливами. Однако это возымело действие, и в коридоре послышался топот двух пар ног. «Двое!» – возникла неприятная мысль и пропала, тело уже давно находилось в боевом трансе, и ему было безразлично, прибегут один, двое или десять. Все равно что-либо назад отыгрывать поздно и бессмысленно.
Дверь распахнулась, в каюту первым вбежал мордоворот с нагайкой и сразу помчался к кровати. Безухий заскочил следом.
«Нет, по яйцам бить не буду, у тебя их нет, просто зарежу», – подумал Михайло, надавил плечом на дверь и нанес удар в почку безухому. Одновременно случилось три вещи: захлопнулась дверь, Михайло перехватил правой рукой окровавленный клинок для броска, и мордоворот откинул покрывало, подняв нагайку для удара. Того мгновения, в течение которого он удивленно пялился на подушки, хватило, чтобы стилет прилетел именно в ту точку, в которую был нацелен, – в затылок. Оба охранника свалились на пол, первый – замертво, а второй – в конвульсиях скреб ногой по полу. Михайло вынужден был выхватить из ножен его кинжал и нанести еще один удар, в сердце.
