– Вы имеете в виду военных? – спрашивает Микки.
– Я имею в виду, что он вел себя как псих. До конюшни всего несколько минут. Объяснить дорогу?
Микки набирает сотовый номер Воорта.
По-прежнему нет ответа.
Микки садится в машину и едет через лесистые долины, мимо беркширских сельских трактиров, ферм, яблоневых садов и новых дачных домиков. «Почему ты исчез, Фрэнк? Умер от сердечного приступа, как Лестер Леви? Ударился головой о край ванны? Разбился на машине? Утонул в озере?»
Микки сворачивает на ухабистую грунтовую дорогу и едет мимо пастбища, дубовой рощи, загона с полудюжиной лошадей и в конце концов подъезжает к трехэтажному дому в викторианском стиле – с башенками, фронтонами и деревянным крыльцом, на котором висит пустой гамак. Это напоминает Микки, насколько он устал. Все кости ноют.
Пахнет конским навозом. Выходя из машины, Микки ступает в собачье дерьмо, а виновник – горчичного цвета дворняга – громким лаем гонит его от крыльца. Из дома выходит седая чернокожая женщина с кухонным полотенцем в руках и кричит:
– Замолчи, Клеон!
Ей около пятидесяти, на ней длинное платье из грубой хлопчатобумажной ткани, волосы заплетены в косы, приятное круглое лицо и, на удивление, бруклинский выговор. Она извиняется за пса, но, похоже, разочарована, что Микки не покупатель, а потом, когда он показывает значок, приветливый взгляд становится озабоченным. Узловатые руки крутят полотенце.
– Вы насчет Фрэнка, да?
– Он здесь? – с надеждой спрашивает Микки. Всегда лучше задавать вопросы, чем отвечать на них.
Его уклончивость усиливает беспокойство женщины.
– Говорила я мужу не нанимать его, – качает она головой. – Говорила, что с ним что-то не так. Но Эд сказал, что он хороший работник, и по крайней мере он таким был.
– Был? – переспрашивает Микки. – А где он сейчас?
– Кто знает? Купил старый фордовский фургон, работал на нем месяц – до последней зарплаты – и уехал, не оставив нового адреса.
Облегчение, испытанное Микки при мысли, что с Грином все в порядке, снова сменяется беспокойством.
– Можно задать вопрос? Почему, увидев мой значок, вы сразу решили, что я приехал из-за Фрэнка?
Солнце припекает, пахнет сгоревшими дровами и перегноем осеннего леса. Собака послушно пришла на крыльцо и улеглась рядом с женщиной, словно никогда и не считала Микки врагом.
Женщина искоса смотрит на Микки, вздыхает и заслоняет глаза рукой. Она явно сильно обеспокоена.
– Вы показали мне нью-йоркский значок. Здесь ведь не ваша юрисдикция, верно?
– Верно.
– Хм-м-м. Хотите холодного чая?
Микки пытается понять природу нервозности женщины. Она беспокоится о Фрэнке? О муже? Или о себе?
– Это было бы здорово. А вы, судя по выговору, из Нью-Йорка?
– Из восточного Нью-Йорка, – отвечает она. Это один из самых бандитских районов Бруклина. – Заходите.
Радушные слова, но они едва могут скрыть нервозность. Пытаясь принять решение, женщина хочет задержать его, пока сама думает. Микки заставляет себя расслабиться, по крайней мере внешне, и не давить на нее, напоминая себе, что здесь у него нет юридических полномочий. Болтая о всякой ерунде, хозяйка ведет его в большую, солнечную кухню, открывает новый холодильник и достает холодный малиновый чай. Муж сейчас в Питсфилде, говорит она, у хиропрактика, и не вернется еще час. Они купили конюшню два года назад, решив покинуть Бруклин, где она работала медсестрой, а муж торговал медикаментами.
– Нам тут нравится. Здесь спокойно. И люди очень милые. А в один прекрасный день объявился Фрэнк Грин. – Она наконец возвращается к теме. – Увидел объявление, которое муж повесил в деревне: предложение минимальной оплаты для разнорабочего. Нам нужен был человек, который бы чистил конюшню, кормил лошадей. У мужа больная спина.
– Фрэнк был из Ланкастер-Фоллза?
Они сидят за небольшим деревянным столом у окна с кружевными занавесками, выходящими на огород. Микки видит созревающие на ветках помидоры-«вишенки» – и это в октябре! Тыквы. Кабачки. Грушевые деревья.
– Нет, оказалось, он тоже уехал из города. – Женщина, как и все уроженцы Нью-Йорка, говорит о нем так, словно это единственный город на свете. – У меня было впечатление, что у него там были какие-то нелады с законом, но он никогда об этом не говорил. Фрэнк был каким-то сердитым. Хороший работник, но внутри кипит, – продолжает она, касаясь груди. – Все время писал письма разным людям, засиживался по ночам. Ворчал, когда мы по вечерам смотрели новости. И еще вырезки.
– Газетные вырезки, – подсказывает Микки.
То, что ее тревожило, то, о чем ей не хотелось говорить, понемногу проявляется.
– Они висели на стене в его комнате. После его отъезда я их сохранила. Муж сказал: выброси их, оставь Фрэнка в покое. Но я всегда чувствовала, что у него были нелады с законом. Это так? – спрашивает женщина.
– Вполне возможно, – признается Микки, наслаждаясь терпким вкусом чая. Берет домашнее песочное печенье с тарелки, которую хозяйка поставила перед ним.
«Не торопи ее».
– Хотите посмотреть вырезки? – спрашивает она.
– Обязательно.
Женщина глубоко вздыхает: ей страшно, ее переполняют дурные предчувствия. Она ведет Микки через гостиную на первом этаже – уютную, обставленную массивной мягкой мебелью с яркими ткаными аппалачскими покрывалами и сосновыми шкафчиками (по ее словам, они с мужем сами их очистили и отполировали заново). Окна открыты, снаружи доносятся топот копыт и запах сена, от чего у Микки чешется нос. Занавески раздуваются. Повсюду, где только можно: на пианино, на телевизоре, на столах и полках, – фотографии детей и, судя по сияющей новизне снимков, внуков.
– Фрэнк спал здесь, позади кабинета.
Маленькая комната, выкрашенная в веселый желтый цвет. Окно выходит на загон для лошадей. Микки разглядывает корешки книг на полках. «Путь самосовершенствования». «Дневник Тернера». «Слабеющая власть». «Серпико». На голых стенах видны выцветшие пятнышки от клейкой ленты – очевидно, здесь висели те самые вырезки. Телевизор, односпальная кровать и древний кофр в дальнем углу. Все.
– Он ненавидел людей в форме. – Микки вспоминает слова почтмейстера.
– Так вы о нем знаете, – говорит женщина.
– На самом деле вы могли бы рассказать мне больше.
– Загляните в сундук.
Микки пересекает комнату, ощущая ее беспокойство. Такое чувство, что сейчас произойдет что-то важное. Он поднимает крышку и видит груду газетных вырезок, наваленных поверх аккуратно сложенных пледов и подушек. Достает несколько штук и начинает читать заголовки из «Нью-Йорк пост».
КОПЫ ОБВИНЯЮТСЯ В ЗВЕРСКОМ УБИЙСТВЕ
ПОЛИЦЕЙСКИЕ ИЗБИВАЮТ ГАИТЯНСКОГО ИММИГРАНТА
ФЕДЕРАЛЬНОЕ РАССЛЕДОВАНИЕ ВЗЯТОЧНИЧЕСТВА В БРОНКСЕ
Да, верно, все статьи рассказывают о людях в форме, но все эти люди в форме – копы.
