«Не могу дышать ртом. Что-то закрывает рот!»
– Мичум, – произносит низкий немолодой голос.
В голове туман и боль. Между глаз словно стучит молоток, а перед глазами – красные вспышки, точки, приливы и отливы. Горло горит огнем, а когда он пытается перевернуться, то не может пошевелить и ногами тоже.
Голос говорит:
– Мы потеряли тебя. Но обрели вновь. Прямо как в гимне «Милость Божия». Слышал когда-нибудь на волынках? Слезы наворачиваются.
Мичум открывает глаза. От света боль усиливается, но смутное скопление грязно-бурых линий перед ним сливается в хлопчатобумажный джемпер, а голос говорит – просто, прозаически:
– Сейчас уберем повязку с губ. Помалкивай, или я тебя убью.
Крупным планом говорящий – воплощение противоречивости. Высокий, лет пятидесяти, широкоплечий, от него исходит ощущение физической силы – и при этом выпирающий живот, словно когда-то он был в великолепной форме, но позволил себе немного распуститься. Левая рука висит под немного неправильным углом. Одежда хорошо выглажена, элегантная, но неброская. Шерстяные брюки цвета молочного шоколада куплены явно не в магазине готового платья. Светло-бежевый хлопчатобумажный джемпер с V-образным вырезом, под ним белый пуловер без воротника. Так мог бы выглядеть солидный юрист, проводящий дома выходной день. Но вся внешняя мягкость и тихий голос сводятся на нет неистовым блеском светло-голубых глаз, усиленным темными очками в серебряной оправе. Стального цвета волосы коротко подстрижены, редеют над большим лбом. Круглое, славянского типа лицо начинает полнеть. Жесткие складки в углах губ.
«Моя одежда висит на стуле, – осознает Мичум. – Я голый».
Теперь он замечает еще одного человека – того, что заглядывал в «Белую лошадь», и этот человек стоит на стуле, держа комнатный датчик дыма, который отвинтил от потолка. В джинсах и фланелевой рубашке он похож на смотрителя здания, который наткнулся на сцену похищения и занялся своим делом. Меняет батарейку.
Первый мужчина говорит:
– Волосы в двери? Да ладно, Мичум. Чарли вошел. Я остался в коридоре и пристроил волосы на место. Ты что-то написал на салфетке – в ресторане, где ужинал. И показывал салфетку какому-то человеку в «Белой лошади». Что ты там написал?
Чарли смахивает пыль с рук и идет к кровати, но останавливается, разразившись кашлем – отвратительный низкий звук, идущий откуда-то из глубины легких.
– Написал? – шепчет Мичум.
Первый мужчина вздыхает, тянется за резным деревянным креслом, стоящим возле соснового стола, и, развернув его, садится, положив сильные руки на подлокотники. Каждый его жест говорит о бездне терпения.
– Чарли? – произносит он.
Кожаная Куртка двигается быстро, несмотря на кашель. Он снова натягивает повязку на губы Мичума, потом отступает и тычет, просто тычет указательным пальцем в какую-то точку на шее. Мичум подскакивает на постели, изогнувшись дугой. Боль ослепляет его.
– Что ты написал? И помни: никаких криков.
Чарли немного распускает повязку, пропуская воздух.
– О Боже, – выдыхает Мичум.
– Бог, – замечает седой, – это из области обманутых ожиданий. – Выражение лица остается мягким, но сама безучастность голоса выдает подавленную страсть.
«Я должен защитить Воорта».
– Сегодня у нас в гостях, – провозглашает в телевизоре ведущий, – Дженнифер Лопез! Стив Янг! И бесподобный Том Хэнкс!
– Мичум, что ты написал?
Второй человек снова наклоняется, снова натягивает повязку и тыкает пальцем в другую точку. Мичум кричит сквозь ткань, чувствуя, как по горлу стекает слюна. Он не может дышать. Чарли рывком приподнимает его, давая возможность струйке воздуха достичь легких через нос.
– Мичум, в реальной жизни – в отличие от фильмов – люди говорят, – замечает сидящий в кресле, пока Мичум, выпучив глаза, смотрит, как Чарли расстегивает пуговицы на фланелевой рубашке. Это необъяснимое действие пугает больше, чем все, что до сих пор происходило в комнате.
– Приветствуйте звезду нового хита от студии Диснея «Как храпела мышка»! – кричит телевизор.
– Сейчас мы не будем трогать повязку. Я задал вопрос. Захочешь ответить – кивни. Тогда Чарли снимет повязку.
Через несколько минут – и века мучений – Мичум выдавливает:
– Имена. Я… написал… имена.
– Какие имена?
Мичум отвечает правду.
– И адреса, – добавляет он.
Человек в кресле закрывает глаза, успокаивается, открывает глаза.
– Только эти имена?
– Да.
– Никаких других?
– Нет.
– Ты уверен?
– Да.
– Чарли, я не убежден в его уверенности.
В конце концов Мичум убеждает их в своей уверенности.
– И кому ты отдал список?
– Одному… полицейскому.
Человек в кресле абсолютно неподвижен, дыхание остается ровным, пристальный взгляд не отрывается от лица Мичума. В глазах вспыхивает и гаснет огонек. Голос неизменно спокоен. Он полностью контролирует себя.
– Нью-йоркский полицейский, – говорит он. – Просто заурядный городской полицейский. Ты это хочешь сказать?
– Детектив.
– А ты сказал этому детективу, почему даешь ему список? Что ты вообще ему сказал?
– Я просил его… я хотел, чтобы он… проверил… имена… проверил имена.
Человек в кресле проводит рукой по коротким седым волосам.
– И ты хочешь, чтобы я поверил, будто ты просто дал ему список имен и ничего не объяснил, – говорит он, не столько повторяя услышанное, сколько рассуждая про себя. – Ты хочешь сказать… – начинает он, но внезапно мрачность сменяется пониманием. – Ты хочешь сказать, что не был уверен, можно ли ему что-то рассказать, и поэтому просто защищал людей, пока твои подозрения не подтвердились. Ты не хотел разглашать больше, пока не уверился, что все реально.
– Д-да-а.
Седой встает, хмурится.
– Или я сам себя обманываю, потому что хочу услышать именно это?
Пауза.
– Чарли, – зовет он. – Я не уверен, что он сказал всю правду.
Несколько минут спустя, когда Чарли заканчивает еще один сеанс, седой спрашивает:
– Но как детектив должен проверить имена, если больше он ничего не знает?
– Позвонить… друзьям… в этих городах.
– А с какой стати детективу соглашаться и вообще тебя слушать? У него есть другие дела. Зачем обращать внимание на твою просьбу? Незнакомый тип просто заходит с улицы и просит детектива «проверить несколько имен» – ты ведь так сказал, – и детектив, на котором, полагаю, и так висит миллион
