Валдай, Вышний Волочек — до Москвы. Оттуда через Тулу и Липецк до Воронежа. Из Воронежа до Моздока еще можно ехать на почтовых, а уж дальше нужно пересаживаться в седло. Именно так А. С. Грибоедов и добирался до Персии — через Тифлис — в 1818 году. Так почему же на этот раз он едет сначала в Киев, а потом в Крым? Отпуск его уже давно закончился, а это приблизительно то же самое, что направляться в Архангельск через Иркутск.
Может быть, причина в простом желании отдохнуть от суетной столицы? Там друзья и поклонники буквально не давали ему ни минуты покоя. И это не преувеличение. Грибоедов писал своему старому другу Степану Никитичу Бегичеву: «Никита, брат Александра Всеволодского (Всеволожского —
Среди тех, с кем он постоянно и часто общается, Никита Муравьев и Александр Бестужев, — с Грибоедовым они вскоре станут друзьями, как и с Александром Одоевским, с которым он близко сходится еще в Грузии. Постоянно общается и с Вильгельмом Кюхельбекером, Кондратием Рылеевым, Петром Каховским, Александром Корниловичем, Дмитрием Завалишиным, Николаем Оржицким. Почти все они — вдохновители и организаторы заговора, итогом которого станет неудачное восстание на Сенатской площади. Автор капитальной монографии «Грибоедов и декабристы» академик М. В. Нечкина недаром писала: «…Грибоедов вращался в кругу основного актива Северного общества и был дружен с наиболее выдающимися его представителями».
Учтем эти обстоятельства и сделаем небольшое отступление. В 1926 году в журнале «Каторга и ссылка» (в 1935-м его по личному распоряжению Сталина закроют навсегда) было опубликовано стихотворение неизвестного автора под названием «Г…ву».
Вот оно:
По всем приметам стихотворение это посвящено Грибоедову, отправлявшемуся в южный вояж, а его автор, как я выяснил и доказал, еще один друг Грибоедова — Андрей Андреевич Жандр.
Содержание стихотворения легко привязать к конкретным обстоятельствам и лицам. Есть некто, «не ведающий сомненья», направляющийся в путь и имеющий возможность «передать привет» северным и южным собратьям. Есть и лицо, то есть автор, «отъединенный» от тех, кто «принял обет» (Жандр в заговоре не участвовал, хотя и знал о нем почти все — недаром его после краткого допроса освободили.) Обозначается в стихотворении и время действия. После 14 декабря 1825 года подвиг «в содружном кругу» стал невозможен, а передавать привет одновременно и северным, и южным можно было разве что на каторге. Помимо всего прочего, только к Грибоедову и можно приложить эпитет «свободой вдохновленный» — вспомним антикрепостническую направленность «Горя от ума», которую активно пропагандировали декабристы.
Когда в конце 1850-х годов Жандра спросит первый биограф Грибоедова Смирнов, какова была действительная степень участия Грибоедова в заговоре 14 декабря? Жандр ответит: «Да какая степень? Полная, Разумеется, полная. Если он и говорил о 100 человеках прапорщиков, то это только в отношении к исполнению дела, а в необходимость и справедливость дела он верил вполне».
Жандр вспоминает ставшие известными грибоедовские слова — «Сто прапорщиков хотят переделать весь государственный быт России». Как быть с этим? Тут все не так однозначно. В научной литературе приводятся доказательства — сказано это было еще до Грибоедова и лишь впоследствии «прикрепилось» к его имени.
Но допустим, что все же это вымолвил сам Грибоедов. А разве не бывает так, что в кругу пылких энтузиастов с ними спорят, испытывают их идеи «на разрыв», а в беседе со скептиками те же мысли горячо поддерживают. Именно об этом сам Грибоедов писал Бегичеву 7 декабря 1825 года: «Люди не часы; кто всегда похож на себя и где найдется книга без противоречий?»
Но вернемся в лето 1825 года. Едва приехав в Киев и остановившись в «Зеленом трактире», Грибоедов тотчас отправляется на встречу с Михаилом Бестужевым-Рюминым. Тот сразу же послал специального гонца в Васильков, за Сергеем Муравьевым-Апостолом. Вскоре появляется и Сергей Трубецкой, который в конце прошлого года получил назначение в Киев и развил бурную деятельность по объединению сил Северного и Южного обществ заговорщиков, не увенчавшуюся, правда, успехом.
В той же гостинице, где остановился Грибоедов, проживал и Артамон Муравьев, появился и Михаил Муравьев-Апостол. Все они — актив Васильковской управы Южного тайного общества.
Когда через полгода участников этой встречи начнут допрашивать, что побудило их собраться по приезде Грибоедова, они станут давать неопределенные и путаные ответы, доказывать, что это было самое невинное дружеское свидание. Трубецкой в осторожных выражениях скажет, что Грибоедова «испытывали», но он не обнаружил желаемого для заговорщиков образа мыслей, и его оставили в покое. Но добавит: «Разговаривал с Рылеевым о предположении, не существует ли какое общество в Грузии, я также сообщил ему предположение, не принадлежит ли к оному Грибоедов? Рылеев отвечал мне на это, что нет, что он с Грибоедовым говорил; и сколько помню, то прибавил сии слова: „он наш“, из коих я заключил, что Грибоедов был принят Рылеевым. <…>… И я остался при мнении моем, что он принял Грибоедова».
В январе 1826 года, когда следствие шло полным ходом, поручик Евгений Оболенский, которого сам венценосный следователь Николай I и исповедник-священник сумели склонить к раскаянию в содеянном, написал императору письмо с приложением списка имен тех, кто был ему известен в рядах заговорщиков. Надо сказать, что список он составил с высокой степенью достоверности. В нем была 61 фамилия, среди них — Грибоедов. Из всех названных оправдаться сумели лишь двое. Один с помощью влиятельного заступника, другой — Грибоедов.
Но это уже совсем другая история, ибо Грибоедов, согласно старой разбойничьей традиции, на все отвечал: «Знать ничего не знаю, ведать не ведаю.» Показания же остальных подсудимых делились надвое. Одна половина признавала, что Грибоедов принадлежал к заговору, другая — отрицала. По существу, это и стало основной причиной оправдания дипломата и писателя, тем более что 14 декабря в Петербурге его не было.
Однако же вернемся к пребыванию Грибоедова в Киеве. В том, что он участвовал в важных политических переговорах, сомневаться не приходится. Другое дело, был ли он просто передатчиком определенных сведений или же членом тайного общества, облеченным высокими полномочиями. Переговоры длились довольно долго, но никаких результатов не дали. Едва ли виноват в этом был Грибоедов, все, кто вспоминал о нем, всегда говорили о его необыкновенном обаянии и редком таланте
