приди-приди, пусть скорее что-нибудь начнется.
Утром она стоит на немилой остановке в белой курточке, чистые волосы, ясный свет с небес, апрель, теплынь, птички.
Вокруг мелькают мужские лица, а вверху, в окне, за занавеской стоит мать, озабоченная, как ангел- хранитель.
Застегивает кофту и провожает девушку хоть так, тайно.
Вот все садятся в автобус, хлопнула дверца, мигнул красный стоп-сигнал, все, исчезла, доченька маленькая, каждый день как навеки.
Дайте мне ее
У каждой рождественской истории есть свое печальное начало и свой счастливый конец (якобы конец, жизнь не застревает на этом пункте). Тем не менее две судьбы встретились, а одна началась задолго до описываемого хэппи-энда, а именно в конце марта.
Некто Миша был не слишком удачливый композитор, презираемый в семье своей жены, за ним числилось два десятка песен для детского хора с фортепьяно, а также серьезные произведения, среди которых были две симфонии, Пятая и Десятая, названные так в шутку. Как пробиться, это вопрос вопросов, пока что Миша подрабатывал концертмейстером, тапером, и среди прочего иногда и клавишником при разных разбойных группах, производивших чес по ночным клубам. Группы, правда, работали под фанеру, и для такого случая у Миши имелся рыжий парик и усы, а иногда и накладной бюст и дамская блузка. Чистой воды «В джазе только девушки». Много беготни, мало денежек.
В том числе Мишу как-то наняли почти бесплатно написать музыку к дипломному спектаклю на актерском факультете какого-то университета искусств. Ему платили опять-таки как концертмейстеру- почасовику, слезы. Миша взялся за работу уныло, сидя ночами на кухне, пока семья жены спала.
Тут на арену выступает второе действующее лицо, похожее не лягушонка, худое и невзрачное, студентка актерского факультета того же университета Карпенко. Бывают такие создания, которые вынуждены компенсировать удары судьбы живостью и беззаботным ко всему отношением. Первый удар судьбы для Карпенко была ее внешность, рот до ушей и неправдоподобно большие глаза. Носа там почти не существовало, какие-то две скромные дырочки. Карпенко не красилась и усугубляла свой вид тем, что утягивала вокруг и так высоковатого лба кое-какие волосы, небогатые от природы. Лягушонок!
Ее приняли за бесспорный актерский талант, она так прочла басню, что матерые педагоги, заскучавшие к концу первого тура, охотно заржали.
Но к таланту нужны и еще некоторые качества, неизвестно какие. Пробивная сила, к примеру. Женский шарм. Карп была скромна до убогости.
У сокурсниц протекали бурные романы, их то и дело встречали на навороченных иномарках, Карпенко же никому не была интересна, кроме некоторых педагогов, особенно ее донимала преподаватель вокала, требуя и требуя работы, раз природа не дала ей голоса Марии Каллас. По танцу Карпенко тоже числилась в бездарно-трудолюбивых и ежедневно сорок пять минут кланялась у балетного станка. Но кого, спросите вы, такая артистка должна была играть? Правильно, служанок и старушек. А служанки и старушки не поют и не танцуют.
Слава Богу, что в выпускном спектакле по финскому роману «За спичками» Карпик получила роль Лошади (без слов, зато с танцем). Затем преподаватель вокала самолюбиво поскандалила на кафедре актерского мастерства насчет своей ученицы, и Карпику было разрешено спеть в спектакле что-нибудь недлинное. Педагог тоже хотела продемонстрировать итог своей каторжной работы.
Петь лошади было нечего, и тут они и встретились с композитором Мишей. Эти двое остались в пустой аудитории, Карпик быстро ухватила предложенную мелодию и тут же подобрала какие-то слова. Миша восхищенно отнесся к сочиненному студенткой тексту. Он глядел на нее, хлопая глазами и тряся головой. В результате она неслась в общагу ночью как на крыльях.
Никто и никогда с таким восторгом не смотрел на Карпенко, она выросла в суровой семье на Севере, мать была из рода ссыльных, то есть в какие-то далекие времена предки жили в своих имениях и, вероятно, танцевали на балах. Но в данном веке в доме было четверо детей, мать работала фельдшером, и семья кормились с огорода. Единственно чем отличались женщины Карпенко — своей природной сдержанностью, золотыми косами и величавой красотой. Лягушонок пошла в отца. Отец, однако, полярный вертолетчик, выйдя на пенсию, бросил жену и уехал. Тут же и Лягушонок отчалила и подалась в актрисы, и была как бы забыта своей окаменелой матерью. Они не виделись уже пять лет. До родного поселка пришлось бы за бешеные деньги ехать семь суток на поезде и тридцать шесть часов на автобусе, потом семь на другом, да еще он мог и не ходить. На письма мать отвечала месяца через три-четыре.
Короче, Карп с Мишей хорошо поработали над образом Лошади, Миша даже на радостях приволок старую пишущую машинку «Москва», единственное наследство от иногородней матери, и в самом конце марта (запомним эту дату) в университете искусств был показ материала для кафедры.
Спектакль одобрили, мастер сдержанно похвалил образ Лошади, особенно ее танец чечетку на каблуках-копытах. Педагог по вокалу тогда выступила с анализом образа Лошади в смысле вокального мастерства и заколебала коллег анализом бельканто и как его преподавать в случае средних способностей.
Зрители же горячо приняли образ Лошади, хохотали и кричали «браво».
Как сонные мухи, Карпик с Мишей собирали ноты, а когда очнулись, все было кончено, народ отчалил, метро уже не возило, и эти двое пошли вверх по черной лестнице, Миша там уже раньше ночевал.
У чердака за щитами каких-то декораций стоял продавленный матрац. Миша впервые изменил жене- педагогу, Карп стала женщиной без звука жалобы.
В дальнейшем спектакль с большими трудами повезли на студенческий фестиваль в маленький финский городок Хювяскюля, и там Карпенко получила приз за лучшую женскую роль второго плана. Текст грамоты был по-фински, ее повесили в рамке на кафедре, а статуэтку отдали на хранение мастеру курса.
И из студентов этого курса мастер создал наконец свой театр где-то на окраине Москвы. Муниципалитет предоставил помещение бывшего склада. Директором стал старый друг мастера, опытная лиса Осип Иванович Тартюк (в дальнейшем Оська).
Оська стал искать следующую пьесу. Финский эпос с поющими лошадьми мало кого мог заинтересовать в спальном районе Москвы и в сугубо деловом муниципалитете, куда чиновники съезжались на бронированных джипах на случай взрыва. Финская деревня, еще чего!
Поэтому Карлика не взяли в штат театра. Тощая лупоглазая артистка не приглянулась Оське. Он любил толстых. Каждую полную женщину он театрально провожал возгласом «какой кентавр пошел!» и на банкетах после третьей рюмки горделиво утверждал, что «во всех случаях меня интересует только толстый зад».
Безработная выпускница Карпенко побегала и нанялась на окраинную оптовку продавцом овощей, пока что на два дня в неделю и за небольшие деньги. Положение ее было тяжелым (четвертый месяц беременности).
В ближнем микрорайоне она сняла койку на кухне в семье потомственных алкоголиков, Паши и его огромной жены по прозвищу Слон. Оба их сына сидели в зоне. Супруги летом ходили дружной парой в шортах, полученных от благотворительных организаций типа «врачи без границ», питались бесплатными обедами и искали бутылки в известных местах, как опытные грибники, под лавочками и по контейнерам. Слон даже подобрала себе у иностранцев какой-то импортный сиреневый капор с кружевами, точно под цвет лица, и носила его. Зимой они работали слепцами и свято хранили две палочки, черные очки и зачем-то собачий ошейник с ремешком под кроватью Карпа, все сложили за ее чемодан. Хорошо что Слон никогда ничего не варила и в кухню заглядывала только по ошибке, когда бегала в преддверии белой горячки. Зато ночи напролет в их комнате шла гульба. Собирался высший двор, элитное общество окрестных людей, а также их близлежащих подруг, начинающих и пожилых красавиц. Абы кого, отщепенцев, не пускали. И эти отщепенцы иногда ломились в квартиру до зари, просились в рай, одиноко стуча копытом в битую дверь. К
