книжки, которые стояли на полках. Порхнуло несколько пятисотенных евро. Так.
Поджег зажигалкой кучу. Горело неохотно, но потом занялось хорошо. Где-то тут горит и его собственная расписка. Пошуровал, распушил листы. Вспыхнуло.
Открыл окно и выкинул вон по частям компьютер, монитор так хрястнул об асфальт, что удовольствие доставил огромное! Позвонил 01. А то загорятся архивы, библиотека, жалко.
Хотя вряд ли Панька стал бы заносить в компьютер все долговые расписки.
Заботливо кинул в огонь и дискеты со стола.
Посмотрев, хорошо ли горит (костер поднимался уже на полметра от пола), Номер Один неторопливо ушел, взяв сумки.
И не было у него места, где преклонить голову, посчитать прибыль.
Двадцать пять от этого… И толстое портмоне от того, от генерала… И его водителя большой пустой кошелек.
глава 8. Родной дом и последствия
Он набрал номер.
— Алло, — солидно сказал в трубку Номер Один. — Это Анна Влади… владимировна? Это Валера, знакомый вашего мужа. Он велел передать вам свой паспорт и деньги. Все в порядке, он сказал, что вы ничего уже не должны и квартиру не отберут. Так я зайду?
Она наконец откликнулась:
— Да?
Робкий такой, тонкий голос. У нее всегда такие интонации, когда она против. Несогласна и недовольна.
— Я могу к вам заехать?
Тоненьким голосом:
— О. Разумеется… Только уже поздно. Мы с Алешей спим.
Да не спишь ты ни фига! Раньше двух не ложишься! Все сидишь редактируешь чужие докторские. За копейки.
— Ну я на ми… на минуту. Отдам и уйду. Он очень просил оставить деньги, боится, что опять что-то произойдет.
— Странно как-то… Так говорил? Ну я не знаю… мне ничего не нужно. Раз квартира остается… Мы ничего, мы проживем. (Специально тоненьким голоком). Передайте ему, я устроюсь на работу в дом инвалидов, нас с Алешей возьмут…
Проскок! Я видел уже этот дом инвалидов и Алешу в койке.
Еще новости! В дом инвалидов Алешу! Такого умного пацана! А сама будешь дома ночевать?
— А квартиру сдадим… Так и скажите. Ему некуда возвращаться.
— В дальнейшем в хорошу… в хорошую погоду, — сказал Номер Один свою обычную фразу.
Она насторожилась. Но тут послышался ясный, тонкий голосок.
— Нет, засыпай, Алеша, это не папа, — ответила этому голосу жена.
— Короче, я еду. Адрес мне ваш муж дал.
И он положил трубку.
Все внутри кипело. Алеша не спит в двенадцать ночи! А мне некуда возвращаться! Что же это за баба!
Довольно быстро для такого гиблого места Номер Один поймал машину и поехал домой.
Когда он позвонил в дверь, жена открыла ему дверь только на ширину цепочки.
— Извините, мы спим, — сказала она. Умная женщина, однако!
— Тут две сумки еще. Они не пролезут, вы что.
Он показал новенькие, туго набитые сумки.
— Пока что возьмите паспорт.
— А зачем мне его паспорт? Как же он без него?
Она начала что-то понимать.
— Он жив?
— Я не в ку-курсе, — ответил Валера. — Мне он велел передать, сказал перед смертью…
Она сразу залилась слезами там, за цепочкой. Наконец открыла, взяла в руки его паспорт, посмотрела на фотографию и быстро пошла на кухню, плечи ее тряслись от беззвучного плача.
— Мам, папочка приехал? — спросонья запищал Алешка.
— Нет, нет, спи, нет.
Она пошла к Алеше, а Валера у порога снял ботинки, надеть свои тапки не посмел, остался в новых американских носках не без гордости, и сразу сунулся в ванную вымыть руки. Но что-то было необычное там, под вешалкой.
Все было как заведено кроме того что в прихожей. В ванной висело бельишко. Пахло детским мыльцем. Все чисто вымыто. Анюта молодец. Перебрался на кухню с сумками, по дороге отметив, что да, вот оно: под вешалкой стоят чьи-то новые мужские тапочки, большого размера причем. Тут вошла жена. Вяло, сопливо предложила:
— Чаю хотите?
— Хочу.
Поставила чайник. Села. Тоненькие руки, большие глаза, челка. И дать-то тебе можно восемнадцать лет. Только истощенная, как узница какая-то. Старый халатик. Тапочки с дыркой на большом пальце. Тонкий розовый ноготок поблескивает. Он всегда ей сам стриг ногти на ногах с того времени, когда она ходила Алешкой и не могла наклоняться. Волосы золотые собраны в пучочек. Красит волосы дешевым аптечным гидроперитом. Нет денег в этом доме. Нет денег.
Сначала вытащил пакет с деньгами, все двадцать шесть тысяч. Положил на холодильник.
— Муж ваш сказал, что это вам на какое-то время хватит.
Выставил бутылку коньяка.
Она не пошевелилась. Горел огонек под чайником.
Тихо, тепло. Чьи же это тапочки? Для меня купила. Нет!
Стал распаковывать сумку. Эт-то еще что! Пакеты… Господи, из сексшопа искусственный член!
— Ой, нет, это мое.
Дальше было тонкое красное белье, четыре упаковки.
— Это вам. Протянул.
— Это, вероятно, тоже не мне. Она усмотрела размер.
— Ну продадите, все же дорогое…
— Это он не мне покупал. Кому-то побольше меня.
Потом шли колготки, черные кружевные, сетчатые, но тоже все оказалось большого размера. Кого он там себе завел, этот генерал? Слоних каких-то.
— Ну все понятно, больше не надо смотреть, — сказала она задумчиво, глаза в разные стороны от обиды.
— Я вам все это оставлю, мне зачем.
Она смотрела куда-то в пол. Вот идиот! Не мог поглядеть содержимое сумок там, на лестнице!
— Вообще это не он покупал. Я вам честно признаюсь. Это я купил своей жене, но я же вас не знаю, и решил вам все подарить, потому что мужа вашего убили.
— Знаете, не надо обманывать. Его не убили. Не верю. Вы эти вещи видите в первый раз. И деньги заберите.
Вот, это вся его Анюта, она такая. Нет других на свете. Таких маленьких, упрямых. Кого-то она уже принимает.
Он стал мычать какую-то мелодию. Сонный, довольный голосок:
— Папа?
