улицу.
Он трясся так же как его сын.
Куда теперь, встал вопрос. У меня нет дома.
Позвонил одной Верке. Телефон знал наизусть, звонено было-перезвонено. Квартирка рядом с институтом.
Которая в библиотеке всегда ему так радостно улыбалась и давала домой книги из читального зала. Редкие издания! Верка с диван-кроватью. Называй меня теперь Верба. Нет, ты Даная. Можно было прийти даже ночью. Без проблем.
— Хал-ло! (она так всегда, как бы по-английски).
Забормотал как-то криво, прокашливаясь, глотая слова, что я сам от такого-то, его друг, сам из города Н., а поезд только завтра. Просьба будет большая, я заплачу сколько скажешь. Постелить на кухне. Привет от него вам, Верба.
Ее мать говорила ласково «мандинка ты». Вера со смехом рассказывала. У нее кухня довольно большая. Диванчик стоит для гостей.
— Да? — сказала эта Верба, помолчав, простым и грубым голосом. — А пошел ты туда-то. Новости еще! От Ивана он.
И бросила трубу.
Москва бьет с носка.
К друзьям, кто мои друзья? Кто примет постороннего человека? Витек нет, во всяком случае его жена холодно удивится. Новая квартира в центре с дорогим ремонтом. Витька даже неудобно беспокоить. У Володи жена добрая, но у них стоит из-за этого автоответчик. Веня откроет дверь всегда, даже постороннему, и жена его тоже, но столько будет расспросов, давно не виделись с вашим другом, с университета. Как-то дико. Веня поет в храме. А когда бы мы находились в своей собственной шкуре, тоже бы вот так не разлетелись переночевать. Неловко. Юра был друг, после того как Оппегейм и Шопен эмигрировали. Но теперь все. Ящ мой друг? Какой такой Ящик? Яки Ящ? Он убил меня.
Пусто.
Взял машину, доехал до вокзала. Кипела бурная жизнь, старые проститутки ожидали своего часа, какого-нибудь в хлам пьяного транзитника, валил народ с поезда, вечный карнавал, а он после драки да и парчина, даже обе, в крови. Милиция невдалеке попарно.
Кто-то подошел, сказал:
— Ты от кого?
— От Вахи.
— Ну и сливайся отсюда.
Угрожают. Приняли за кого-то. Да и вид, конечно,
Поменял доллары, купил себе бутылку, закусь, первые с краю штаны спортивные, а то люди глядели на его брюки. Переоделся в сортире. Бутылку тут же выпил. Умылся, вытерся рукавом. Весь трясся.
И вдруг позвонил домой, покашлял и шипя сказал:
— Але! Анюта? Муми! Плохо слышно! Это я! Я по межгороду звоню!
Она хрипло, надтреснутым голосом ответила:
— А! Это ты? Какой-то голос незнакомый.
— У тебя тоже!
— Ты жив? Я так и думала. Прекрасно, — сказала она и состроила даже какую-то усмешку, подпустила иронии. — Спасибо за подарки.
— Каки подарки? — изумленно ответил он. — У меня ни копья! Муми… мумичка!
— Как какие подарки? Человек от тебя приходил…
— Ты что, Муми!
— А деньги?
— Вот те на. Анюта! Честное лее… ленинское! (это семейная поговорка).
— Неважно. Слушай. Лекарство-то… оно действует! Алешка двигает ногами и руками! Так сказать… Не было бы счастья…
Тут она заплакала, зарыдала взахлеб бормоча: «Я так соскучилась по тебе, мы так соскучились по тебе».
— Тут ветер и дождь, — отвечал он. — Такие ветра! Ночи не сплю.
— Я так и думала.
— Пытаюсь достать деньги, мумичка!
— Но ты представляешь, какое лекарство!
— Это не это! — воскликнул он. — Это моя гимнастика с ним!
— Лекарство, лекарство, — рыдала она. — Но он все равно говорит, да, Алешенька? Он все равно говорит: когда папа будет со мной заниматься? Скажи, Алешенька! Это папа звонит!
Его голос, сиплый:
— Па? Па?
После плача.
— Да, мумичек.
— Ковда… (вздохнул тяжело после плача). Ковда гивнастикой будешь со мной… Я упав!
Он говорил, говорил взахлеб.
— Дай-ка маму. Пока-пока. Целую-целую (…). Че это он не спит у тебя. А как сама-то?
Помолчала.
— Знаешь, я тут упала… С лестницы тут упала… Нос разбила, вся распухла. Голова кожа распухла как подушка… Но ничего, жива! Жива осталась! Быстро приезжай! Невозможно без тебя!
— Сейчас как? Сейчас я не в силах.
Она как-то странно засмеялась. Как смеются оскорбленные и униженные.
— Лед, приложи лед! Муми! К голове!
— А, как я не догадалась, сейчас… (возня, пошла с телефоном к холодильнику) сейчас.
— С какой лестницы?
— У соседей стремянку взяла, занавеска упала… Синяки.
— Слушай, а у тебе не сломано ничего? Ты в нос говоришь…
— Да не знаю… Погоди, а что это ты столько по автомату наговорил? У тебя же денег нет? (Подозрительная).
— А… Тут автомат вообще без жетонов работает, по… поняла? Он сначала одну штучку проглотил, а потом видишь, я говорю и все! Так что сходи на рентген. Вызови мать с Алешкой посидеть и сходи.
— А, мы вчера опять с ней хорошо поговорили. Она обиделась, что я ей не звоню. А ей звонить, это на час попреков. Ты не из автомата звонишь!
— Сходи на рентген… Проверь мослы свои…
— Что ты говоришь? Что-о?
— Слушай. Если меня нет — выходи тогда замуж за моего Валеру. Он верный, хороший парень. Будет отцом.
— Как это — тебя нет? Как это? Глупости какие. Буду ждать всегда. Мы с Алешей будем ждать тебя всегда! Идиотов не предлагай. Никогда! Ты говоришь не своим голосом!
— А у тебя тоже не сво… не свой. Меня убили (заплакал). Молись.
Он повесил трубку, как будто прервали.
глава 9. Группа лёгких привидений
На перроне Валера договорился с проводницей, залег в отдельное двухместное купе спального вагона, все как полагается, уже не было того задору взять чемоданчик у лоха. Не было мыслей. У вора должны быть мысли и задор. Шутки на уме. Шутки с теми кто попадется с добром. Трали-вали.
Все на эту ночь в порядке, он лежит на чистом белье в отдельном купе, но очень болят ноги. Как если
