бы были побиты в самую голяшку. Он пощупал их, посмотрел. Ни синяков, ничего. А боль прогрессир-вала, увели-чвалась, боль в тех местах, за которые она держала мертвой хваткой. Спрут. Силой своих жил. И голова, что с головой?
Сел, посмотрел свои ноги. Потом руки. На сгибах следы уколов. А. Надо достать удовольствие. Ломка, ломка, что ли? А пойдешь к проводнице, она тебе такое впарит, что и не встанешь завтра, а встанешь, то без денег. Мука, такая мука, тоска.
Надо начинать ту жизнь. У меня две жены. Одну зовут Алиска, у нее мать со мной жила тоже. Двое каких-то ребят. Вонючая квартира, бабка. Да не хочу я вас! Деньги есть. Найти новую подругу, почище. И что, щипать карманы по троллейбусам? А диссер? В рюкзаке записи, какие на х записи. Она все выкинула, а-а!!!
Не может быть! Нет, не выкинула. Остановилась на старом пальто, надеюсь. Записи десяти лет!
Лысый Ящ меня караулит и Вахе я вроде бы должен. Но что, сколько… И другие меня знают, наверно, много народу меня знает. А я не знаю никого. Холодно, выворачивает наизнанку, ноги тянет. Ну и что, ну тапочки у меня дома. Ну имеет она право. Когда последний раз мы с ней спали? Или подруга ей отдала чьи- то… Да нет. Тапки обычно не отдают. Держат под вешалкой для гостей. Да купила небось сама. А на какие деньги? Нет.
Нет. Это тапки его.
А чо с ними чикаться вообще? Да замочить их! Не пустит. На цепочку закрытая сидит, как бобик. У меня все болит, пока эта баба жива. Убрать бабу, не будет болеть. И не встает… Вот, не встает у меня. Не получа-ет-ся опять!..
Холодно. Допил бутылку. Сна не было. Куда едем-то?
Весь вагон гремит, толчет тебя, месит, визг какой-то, дили-дон, болтается какое-то ведро, что ли.
Поехать рвануть на Север? Его примет любой балаган, пожить там лето, собирать материалы, вести дневник, записи… Куда я денусь с этими записями, у меня образование-то… восемь, что ли, классов… Кто их опубликует… Компьютера нет. А что я знаю по-английски? Ничего, представь себе! Ниче-го! Нафиг. Предтавьте себе, как говорила Марья Михална, жуткая математичка, которая его ненавидела, добилась, что к экзаменам за девятый класс не допустили. А тут и сел в колонию. Зарезал этого… Папаню. Так и надо ему было. Не лез-зь! Скучно, скучно как. Математика — барьер, непроходимый для кого? Для нас, для удобрений. Государство расставляет сети математики, чтобы не пропустить дальше кого? Мы нужны для другого, для черной работы. А вот хей вам, мы воры.
Вылез в коридор. Потыркался в разные купе — было заперто. Выползла проводница, безмолвно смотрела, как он вертится у чужой двери.
— Вам что надо-то?
— Отвали, б, — сказал.
— Чаю?
— Водки мне.
Ага, из ее бутылки выпьешь…
— А вагон-ресторан работает?
— Да сходи, сходи, — заботливо отвечала проводница. — Пятый вагон отсюда. Может, продадут. Закрылися уже.
Пошел, шатаясь, считая тамбуры и переходы. Миновал спящий плацкартный вагон. Одна компания веселилась, пила, сбоку, завешенные простыней, трахались, он отогнул простыню, поглядел. Быстро трясется малый, встав на руки и закусив губу, под ним откинутая голова бабы, как бы ей больно, сморщилась, ноет. Хотят кончить. Интересно же. Повеселел маленько. Но его окликнули, заорали, заматерились, стал подниматься кто-то с лавки, в руке тупой ножик, быстро все веселье у них прошло. А я случайно остановился. Выругался, качнулся дальше. Долго стучал в вагон-ресторан, разнес какое-то стекло, бежал обратно.
Проводница вышла:
— Дать чаю?
— Нет, б.
Заперся, плюхнулся в постель и долго боялся. Они подмешивают и в чай. Ничего не вышло и на этот раз. Импо? Импо?
Тут же вспомнил урок прошлой ночки, спрятал пакет с деньгами в рундук под собой.
Проснулся быстро, поезд еще шел. Причесался пятерней, стал рассматривать содержимое сумок. Эти подарки как раз Алиске и Анджелке. Резиновый хрен бы подарил теще, пусть бы похохотала. Веселая была бабка, олдовая герла. Сохранила семью. Лежит на кладбище теперь. Во второй сумке были какие-то бумаги, контракты, печати, подписи. И на дне в коробке в красивой упаковке такая сложная конструкция с дырой и волосами, модель. Прилагается типа вонючий брр вазелин. Кому это покупали, себе, конечно, генералитет. Так. Сначала надо посчитать деньги. Ого! Так. Надо будет купить побольше пояс. Индия где теперь? Я с этими деньгами вообще все куплю. Квартиру куплю сегодня, чтобы больше бабку эту не слышать.
(Тонко завыл).
Как болят ноги! Как тянет в руках! Жить не хочется. Жить неохота. Как повторял всем тот веселый дядя Шиш. Друганы отрубили у него по пьяни обе лапы за долги и пустили на улицу просить, не пропадать добру. Или это у Валеры такая болячка? Скажем, облитерирующий эндартериит? А это что такое?
С трудом дожил до двенадцати дня, поезд кланялся каждому столбу, еле-еле полз.
Чай отверг, проводницу не пустил.
Приехав, осмотрелся на перроне внимательно, его тоже какие-то глаза внимательно осматривали. Кто-то уже говорил по мобильному. Валера не стал брать такси и быстро пошел куда? Домой. Куда еще? Каждый человек идет домой! У вокзала сесть в машину — и поминай как величали. Народ там известный. На троллейбусе тоже не поехал, могла возникнуть нежелательная встреча. Чего-то опасался и правильно делал.
Во дворе его увидел пацан, на скамейке гужевался рядом с… Господи! Это была та самая покойница Светка!
— Мама моя, — гордо сообщил пацан издали. — Мы ее отнесли домой… Сегодня вышла во двор!
Светка неотрывно, прикрыв лицо ладонью, смотрела на решетчатую ограду онкологической клиники. Оттуда из ворот вылезла женщина с открытым ртом, в руке сумки, другая прикрывает щеку, оглянулась по сторонам и закричала:
— Ксюшенька-а! Ксюшенька-а!
Светка спряталась за пацана, бормоча:
— Опять меня мать ищет.
— Мать? — не понял пацан.
Женщина в полосатой кофте шла прямо на них, ничего не видя, вертя головой и выпевая жалобно:
— Ксюшенька-а!
Она подошла к Светке:
— Девушка и молодые люди! Помогите мне пожалуйста —
Светка сидела отвернув голову как попугай чуть ли не на сто восемьдесят градусов, смеялась.
— Тут девочка не проходила? Она здесь, я знаю, она здесь где-то от меня скрывается, а у нее операция назначена на вчера! Шестнадцать лет, не видели? Вы видели! Скажите ей ее спасут, надо только лечь! Надо лечь на стол!
Малый ответно раскрыл рот и смотрел на полосатую женщину без единой мысли на лице. Пялился как дурак.
Светка тряслась от смеха.
— Ничего страшного нет, все вылечиваются! Передайте ей! Это пройдет, это проходит! По методу доктора Здленко, травы Здленко! У меня уже есть травы Здленко на после операции! Ксюшенька!!! — снова завопила она.
Парочка на скамейке смотрела в разные стороны, неудержимо и молча давясь от хохота. Тряслись их плечи.
— Смееетесь над чужим горем! — сказала тетка и сама вдруг засмеялась.
