— Хосподи, — в нос ответила Галина Петровна. — Он тут.
Она уже не плакала.
— Он Иисус? — вдруг спросила она. — Как это у вас называется? Мессия? Он по воздуху пришел? Или у меня психоз начался от такого счастья? Неврастения?
— Психоз, но это пройдет. Это игра.
— О неттт! Этто не игра! — на том конце провода горько засмеялись. — Он весь в этом… в собачьем… гуано! В каке!!! И не умеет умыться!
— На самом деле у него два высших образования, он знает языки и он объездил весь мир.
— У кого языки? Какие? Вы что? С немецким у него всегда было плохо я над ним стояла! Английский едва со словарем! Это я у нас в семье поверьте единственная могу вам признаться не скрывая кто в оригинале…
— Дайте мне Юру.
— Кто знает и читает Диккенса в оригинале…
— Минутку, я не знал, как здорово, я понял, дайте Юру.
Ее прервали на самом интересном месте. Разочарованно усмехнулась. Затем в трубке долго раздавалось шуршанье, Галина Петровна бормотала:
— Не тем концом берешь! Это не надо в рот! Это шнур телефонный! Это к уху! Сюда говори! Вынь провод… Обслюнявил. Ну вот что за человек! Дай, говорю! Скорей, он из Новой этой… Гренландии! Деньги бегут!
Наконец голос произнес:
— Это кто?
— Никулай, — сказал Номер Один. — Ты чего концерты закатываешь? Старушек пугаешь?
— Бызы.
— Не ругайся, извини. Давай обратно домой. Я камень привезу, сейчас сажусь на самолет.
— Кассету, однако, никому не показывал? — сказал знакомый до противного Юрин циничный тенор. Звучало как анекдот про чукчу.
— Откуда ты знаешь… (Пауза, нет ответа). Да она осталась там в развилке на пихте, у острога… Ну где все происходило.
— Напрасно, бызы. Я думал, бызы, твоя взяла кассету.
Бызы, самое большое энтттское проклятие.
— Что же делать, меня же схватили. Думал спрятать, сохранить.
— Моя найдет. Это важно. Телевидение, однако. Общественное мнение. Паблик рилейшнз. Ти ви. (Длинная английская фраза. Юра по-английски почти не умел). Раньше главный театр были войны, теперь теракты в кадре на телевидении. Без телевидения терроризм не существует. Основная задача! (Пауза). Показать всем казнь, как с нами обращаются. С народом энтти. Телевидение главная террористическая армия мира, ее сенсация это как атомный взрыв. Я нарочно сделал так. Варвару так и далее. Отдал мать. Он отдал на распятие сына, а я ее. Так не доставайся же ты никому.
— Варвара, ты?!
— Сняли кожа как с зайца. Боль, боль. Ди с чеб де сравдибая боль. — сказал Юра в нос как бы плача. — У тебя распятие, у меня содрали кожу. Помнишь наш разговор, шибко глупый ваш бог.
— Никулай?!
— Без кожи, как без кожи жить.
Пошла как бы минута молчания. Затем Юра своим отвратительным хамским голосом продолжал:
— Телеэкран создает новые страны. Телеэкран ведет информационные войны и диктует на чьей стороне будет правда, за кого болеть. За бедные народы. Герои телеэкрана террористы. Журналисты — реклама террора. Телевидение сохранит энтти. Казнь матери потрясет мир. Я найду кассету.
— Хорошо, привези мне. Мы все сделаем. У меня есть знакомый на втором канале. Он за это ухватится.
— А. Нет. Нужен бибиси и сиэнэн. (Далее Юра некоторое время говорил на неизвестном языке).
— Ты скоро там будешь? На Юзени?
— Да. Одна нога здесь.
— Никулай! А как связаться с Никифором?
— Ну. Это я.
— Так я и думал. Стой пока, Никифор! — сказал Номер Один. — Как будешь там дома, приди в себя, понятно? Вернись в энтти! Метемпсихоз делай. Уходи из Юры срочно, поняла? Юру посылай сюда, а то он уже не вернется. Я знаю! Двадцать четыре часа плюс-минус десять часов, и человек уже не вернется в себя, все! Это такой результат твоей игры!
— Третий глаз зачем брала? Бызы.
— Это не я брал, это не я. Клянусь моим сыном!
— Каким твоим сыном? — вдруг спросил с подлой интонацией Юра.
У Номера Один сильно забилось сердце, но он пропустил эту каверзу мимо ушей.
— Я же не знал, что это такое, думал просто аметист! Но это не я его взял! Никулай?
— Зачем третий глаз брала, однако?
— Ты меня понял? Я не брал, ты что.
— Он у тебя.
— Но это не я! Поверь мне! Поверь, Никулай! Ну чем поклясться? Никифор! Опять-таки, сыном клянусь!
— У тебя их четверо.
— А кто? Алешка мой?
Засмеялся.
— Алешка? Мой? Да? Парализованный? — с замиранием сердца спросил Номер Один.
Юра помолчал и наконец ответил:
— Ну! И еще трое. Вася, Кистяндин и Титов.
Номер Один перевел дух, закричал:
— Клянусь моим сыном Алешей, который калека и не ходит! Никифор, прошу тебя! Он будет ходить? А?
Молчание.
— Никифор, он будет ходить?
— (Неохотно). Будет.
— Хорошо! Умница! Никулай, надо издать Емолой! Как-то надо издать! Деньги на издание! И хотя бы цех чумовых печек!
Ответ непонятен. Что за язык? Венгерский? Ладно.
— Сейчас нет времени! Не думай ни о чем! Ты через двенадцать часов забудешь все! Будешь Юрой! Юра плохая мужчина!
Юрин жирный хохоток.
— Ты будешь в его шкуре и не сможешь больше камлать! Все потерял будешь! Я это знаю! Никифор, уходи из его шкуры!
— Уйду, мама его помирал скоро начнет а то. Хороший женщин, однако.
— Ну вот, пусть Юра вернется. Ну, скажем, через недельку… А в Юре пришли кого хочешь… ну кто у вас там помирает ныне?
— Варвара, однако. Охранник. Он в лес мертвых уже ушел, лег. Шибко пила. Не может забыть. И я. Варвара в вохру лагерную переселилась, там охрана был, я Варвару в него послал… Уже он там, лежит в лубке покрылся товаром ждет. Я буду мамонт. Помирает энтти народ.
— А Никулай где?
— Съели собаки. (Юрин специфический смех).
— Господи. Боже мой, Боже мой. А Никифор?
— Рядом с вохрой лежит мертвый. Там, в нашем лесу. Я со своей матерью.
— Я тебя не увижу никогда?
Ответ на незнакомом языке. Смешок Юры.
