— Вы правы. — Контролер смутился. — Я об этом не подумал…
— Надо копать дальше, — заключил я, — пока не доберемся до Фицджона. Кажется, в нашей головоломке он — ключевая фигура.
Господи, как мы искали! Ребята, скажу вам, мы словно собирали из кусочков пирамидку, которая имеет четыре измерения, и четвертым измерением было время. Мы отыскали сотню университетов, в которых специальные кафедры и отделения занимались исключительно разработкой теорий и математических формул Фицджона. Мы проскочили еще один век в направлении к настоящему и обнаружили уже только пятьдесят таких университетов, и в них учились студенты, чьи ученики возглавили кафедры век спустя.
Мы приблизились к настоящему еще на сто лет — теория Фицджона изучалась только в десяти университетах. Сторонники и последователи Фицджона с пеной у рта защищали его на страницах научных журналов, вели кровопролитные битвы с его противниками. Мы перепахали груду библиотечных материалов, сфотографировали скоростным методом множество уравнений, которые нам предлагал вращающийся восьмигранник, — вдруг пригодится на будущее? Наконец, мы добрались-таки до колледжа, в котором преподавал сам Фицджон, в котором он сделал свое революционное открытие и приобрел первых сторонников. Мы приближались к цели.
Фицджон оказался незаурядным человеком. Его рост, телосложение, цвет лица соответствовали средним величинам, но он обладал редким физическим даром — абсолютным чувством равновесия. Что бы он ни делал: стоял, сидел, двигался — он всегда сохранял королевскую осанку. Видимо, скульпторы именно так представляли себе человеческое совершенство.
Фицджон никогда не улыбался. Лицо его было словно высечено из грубого песчаника. Голос у Фицджона был низкий, небогатый в смысле тембра, но запоминающийся, — он произносил слова необычайно ясно и четко. В общем, Фицджон был загадочной личностью.
Загадочным его можно было назвать и по другой причине: всю его сорокалетнюю карьеру в колледже мы излазили вдоль и поперек, проследили пути сотен его учеников, многие из которых потом стали его злейшими противниками, — но нам никак не удавалось докопаться до юности или даже молодости Фицджона. Мы знали о нем все с того момента, как он впервые появился на кафедре физики в колледже. Дальше след пропадал. Можно было подумать, что до колледжа Фицджон зачем-то скрывался.
Ярр метал громы и молнии.
— Это совершенно немыслимо, — кипятился он. — Мы провели всю цепочку, осталось каких-то пятьдесят лет до наших дней, и вдруг такая загвоздка… — Он поднял трубку небольшого настольного телефона и позвонил в хранилище информационных данных. — Каллен? Мне нужно все, что у вас есть о фамилии Фицджон. И побыстрее.
— Можно подумать, — заметил я, — что Фицджон хотел скрыть от людей свое происхождение.
— Хотел или нет, — с обидой в голосе произнес Ярр, — ничего у него не выйдет. Если потребуется, я прослежу всю его жизнь с точностью до секунды!
— Но на это потребуется уйма времени, верно? — поинтересовался я.
— Верно.
— Может быть, года два?
— Может, и так. Но какая разница? Вы же сами сказали, что у нас в запасе целая тысяча лет.
— Не думал, что вы поймете мои слова буквально, доктор Ярр.
Маленькое пневматическое устройство на столе доктора Ярра заурчало, раздался щелчок. Выскочила кассета. Ярр открыл ее и извлек список цифр. Цифры были устрашающие; оказалось, что только на Земле проживает двести тысяч Фицджонов. Если проверять всех с помощью интеграторов, уйдет не меньше десяти лет. Ярр с отвращением отшвырнул листок и повернулся к нам.
— Что будем делать? — спросил он.
— Похоже, проследить жизнь Фицджона с точностью до секунды нам не удастся, — откликнулся я. — За десять лет мы можем проверить все Фицджонов и без интегратора.
— Вы хотите что-то предложить?
— Когда мы ворошили карьеру Фицджона, — сказал я, — там два раза попалось нечто любопытное. Да и после его смерти об этом заходила речь.
— Что-то не припоминаю… — начал ГС.
— Я говорю о лекции, сэр, — пояснил я. — Первая большая публичная лекция Фицджона, в которой он дал отпор всем своим критикам. Давайте-ка отыщем ее и пройдемся по ней мелким гребешком. Думаю, что-то важное обязательно выплывет.
— Попробуем.
В поисках нужного куска Ярр взялся за ручки настройки, кристалл снова начал вращаться, по нему побежали мутные изображения. Обрывочно мелькнули разрушенные здания Манхэттена, огромные крабоподобные существа давили несчастных и беспомощных людей, зловеще поблескивала ярко-красная крабья чешуя. Замелькали другие изображения, совсем затуманенные. Вот город из одного огромного ступенчатого здания, оно уходит в небо, словно Вавилонская башня; гигантский пожар захлестнул все атлантическое побережье Америки; а вот какая-то цивилизация странных обнаженных существ, с одного гигантского цветка они перелетают на другой. Все эти изображения были настолько не в фокусе, что у меня заболела голова. А звук просто никуда не годился.
Гротинг наклонился ко мне и прошептал:
— Ступень вероятности самая минимальная…
Я кивнул и снова сосредоточился на кристалле — изображение стало ясным и четким. Перед нами простирался амфитеатр. Он был явно смоделирован с греческого, имел форму лошадиной подковы, сверкающие галереи из белого камня спускались к небольшой квадратной белой кафедре. За кафедрой и вокруг верхнего яруса была видна простая колоннада. Здание было незамысловатым и в то же время очень изящным.
— Что же это такое? — удивился Контролер. — Не узнаю.
— Архитекторы скоро сдадут чертежи, — ответил Гротинг. — Строительство планируют закончить через тридцать лет. Хотим воздвигнуть это здание в северной части Центрального парка…
Я с трудом их слышал, потому что комнату наполнил рев многоголосой толпы из амфитеатра. От самого низа до галерки он был заполнен непоседливой и снующей молодежью. Парни и девушки перебирались с одной галереи на другую, проталкивались вверх и вниз по широким проходам, вставали на сиденья и размахивали руками. Но главным образом они кричали. Раскатистые звуки, подобно волнам, перекатывались по амфитеатру, сквозь общий хаос пробивался какой-то слабый ритм.
Из-за колонн появился человек, спокойно поднялся на кафедру и начал раскладывать на маленьком столике бумаги. Это был Фицджон, холодный и неприступный, величавый в своей белой тунике. Стоя рядом со столом, он тщательно разбирал свои записи, не обращая ни малейшего внимания на шум, который с его появлением удвоился. На фоне беспорядочного ора вдруг прорезались бульварные стишки — их четко скандировала какая-то особо буйная группа:
— Неон — криптон — наэлектризованный — Фицджон! — Неон — криптон — наэлектризованный — Фицджон!
Покончив с записями, Фицджон выпрямился, чуть оперся пальцами правой руки на крышку стола и посмотрел прямо в грохочущий зал; ни один мускул на его лице не шевельнулся. Рев, казалось, достиг апогея. Скандирование продолжалось, на верхних ярусах появились какие-то ряженые и начали пробираться по проходам к кафедре. Эти студенты напялили на себя каркасы из металлических трубок, изображавшие геометрические фигуры. Кубы, шары, ромбы и тессеракты. Ряженые скакали и дико отплясывали.
Со спрятанного за колоннадой барабана два парня начали раскручивать длинный транспарант. На белом шелке было отпечатано бесконечное уравнение:
Представление продолжалось, номера, одни странные, другие просто непонятные, следовали друг за другом. Гуттаперчевые акробаты, схватившись руками за лодыжки, покатились по проходам. Откуда ни возьмись появились девицы, одетые в черную сеть, и начали откалывать какие-то балетные коленца. В
