несмотря на все просьбы, никто не назначался… — докладывал правительству комкор Г.М. Штерн. — Командиры рот в среднем заменялись по 5 раз в течение 1938 года. В 40-й сд было положение, когда командиры рот не только по фамилиям не знали своих красноармейцев, но и в лицо их не видели. В большинстве рот не оказалось списков личного состава, они исчезли… Прежние доклады бывшего командующего фронтом по вопросам боевой подготовки и состояния кадров были сплошным очковтирательством. Был очень большой отрыв людей от боевой подготовки».
На 31 июля 40-я стрелковая дивизия имела некомплект командно-начальствующего состава 204 человека, или 22,7 % от штатного состава, при этом гаубичный полк — 58 человек (63 % штата), зенитный дивизион — 18 человек (60 % штата), противотанковый дивизион — 13 человек (57 % штата). На вооружении состояло 94 орудия вместо положенных по штату 132 стволов. О штабе комкор Г.М. Штерн докладывал: «Штаба 40-й сд, по сути дела, нет, есть 2–3 весьма слабеньких работника». Штаб артиллерии был представлен одним начальником штаба. Можно утверждать, что дивизия была разгромлена до начала боевых действий.
32-я Саратовская стрелковая дивизия, совершавшая 200-километровый марш от Раздольного в Краскино, считалась передовой. В 1937 году за успехи в боевой и политической подготовке ее наградили Почетным Революционным Красным Знаменем, а группу командиров — орденами. Однако проблем в ней было не меньше, чем в 40-й дивизии, а некомплект командного и начальствующего состава даже больше — 225 человек (около 25 % от штата), часть командиров находилась под следствием, например, командир 94- го стрелкового полка Ф.Р. Шмелев. Не лучше дело обстояло с рядовым составом, который был разбросан по стройкам и сельскохозяйственным заготовкам: «Некомплект в частях 32-й сд огромнейший: в 96-м полку вместо 1815 бойцов — налицо 908 человек, т. е. половина полка отсутствует, в 95-м полку не хватает 700 человек, в 94-м полку недостает свыше 500 бойцов… Легкий артполк 32-й сд вместо 1282 артиллеристов имеет 732 человека».
Большая часть конского состава была больна, поэтому в поход не взяли пушечные батареи и взводы боевого питания дивизионов. Орудий имелось 88 стволов, но они не были обеспечены достаточным количеством зарядных ящиков. Подвижной парк, состоявший из 29 «полуторок» и 48 парных повозок, позволил взять около четверти боекомплекта боеприпасов. Особого беспокойства это не вызывало, поскольку всю дорогу политработники рассказывали, что дивизии предстоят «большие учения».
39-я Тихоокеанская стрелковая дивизия перебрасывалась пароходами из Владивостока в Посьет. Комбриг К.Е. Куликов был третьим командиром дивизии за 1937–1938 гг., ему было суждено сесть в тюрьму после завершения конфликта. Начальника штаба дивизии полковника Н.К. Шкодуновича арестовали за три недели до посадки на суда.
26-я Златоустовская стрелковая дивизия выдвигалась от Спасска-Дальнего. И тоже — с третьим командиром за год. Два предыдущих, а также командир 76-го стрелкового полка давали показания о своей «контрреволюционной деятельности»; комдиву Г.И. Кассину выпишут расстрел, комбрига Н.М. Гловацкого отпустят (его расстреляют в августе 1941 года «за сдачу немцам города Пскова»), полковнику Ф.Я. Гринталю дадут восемь лет лагерей.
39-й корпусной артиллерийский полк имел 30 орудий, а поскольку буквально накануне были проведены аресты шпионов и вредителей среди комсостава — нового командира полка. Во 2-й механизированной бригаде, тоже неоднократно очищенной от «врагов народа» и тоже спешившей «на учения», было десять 76-мм пушек и пять 122-мм гаубиц.
К месту событий направлялись начальник штаба фронта комкор Г.М. Штерн с группой командиров и начальник Главного политуправления армейский комиссар 1 ранга Л.З. Мехлис с командой политработников и военюристов.
1 августа И.В. Сталин и К.Е. Ворошилов по прямому проводу отдали приказ В.К. Блюхеру в короткий срок «смести и уничтожить интервентов», восстановить государственную границу, но ни в коем случае ее не переходить. В свою очередь, В.К. Блюхер велел Г.М. Штерну, не ожидая сбора всех войск, немедленно атаковать противника силами 40-й стрелковой дивизии, которой командовал полковник В.К. Базаров. Однако части дивизии вышли в исходные районы с опозданием, и атака не состоялась. Прибывший на командный пункт дивизии Г.М. Штерн перенес наступление на 2 августа. На подготовку отводилась ночь, для рекогносцировки, разведки, организации связи и взаимодействия с танковыми батальонами времени не нашлось.
Начальник артиллерии корпуса комбриг П.Н. Яскин описал чудную организацию боя, начавшегося с рассветом 2 августа:
«
«Очистить священную советскую землю от японо-маньчжурской сволочи» лихим наскоком с криками «Ура!», «За Сталина!», «За социализм!» не получилось. Под сильным огнем противника советские части 3 августа вышли из боя и откатились на исходные позиции, где их встречал товарищ Л.З. Мехлис, споро организовавший работу выездной сессии Военного трибунала 1-й армии в полевых условиях: «Из Посьета, 3 августа. Москва. Наркому обороны Ворошилову. Приказал отдать под суд трех лейтенантов и политрука, а не командира 40-й стрелковой дивизии. Телеграф безобразно перепутал… Вопрос о командире 40-й СД я не решил, тем более обстановка боя. Я приказал лишь арестовать и судить четырех подлецов артиллеристов по Вашей директиве. Мехлис» (и в дальнейшем трибунал функционировал бесперебойно, несмотря на неустроенность быта и «ряд серьезных затруднений материального порядка» — оставили дома тревожные чемоданы, не привезли с собой конвоиров, арестованных и осужденных приходилось содержать в земляной яме, вызванные на судебное заседание свидетели оказывались ранеными или убитыми — и чрезмерную загруженность суда, физически не успевавшего «нужными темпами разбирать дела». Среди рассмотренных дел: 35 % — побег с поля боя, 9 % — контрреволюционная агитация, 7 % — самовольное оставление части, 5 % — неисполнение приказаний, 27 % — нарушение караульной службы. Расстрельные приговоры составили 58 %, оправдательные — 2 %).
Японцы продолжали прочно занимать высоты, и было ясно, что операция по их выдворению требует хотя бы минимальной подготовки. Первым делом разобрались, кто же из обоймы полководцев, непрерывно терроризировавших полковника Базарова указаниями, порой прямо противоположного содержания, «командует парадом» у озера Хасан — Сергеев, Подпас, Штерн, Блюхер, полковник пограничных войск Федотов, а может, товарищ Мехлис? Нарком возложил непосредственное руководство боевыми действиями на Г.М. Штерна, назначив его по совместительству командиром 39-го стрелкового корпуса.
Григорий Михайлович сразу же озадачился организацией тылового обеспечения прибывавших войск, которого попросту не существовало, или, как сформулировано в документе, «до этого вопросы тыла решались стихийно», и потребовал от штаба армии доставить, в частности, 8 боекомплектов огнеприпасов. Написать приказ было проще всего, на деле «развертывание тыловых учреждений происходило беспланово и неорганизованно», в основном по причине отсутствия кадров тыловых командиров, многие из которых были «переведены в ведомство Наркомвнудела». За прошедший год в Дальневосточной армии уволили более 960 человек административно-хозяйственного состава, из которых 135 были арестованы. Когда 4 августа Военный совет Дальневосточного фронта распорядился организовать армейский аппарат полевого снабжения 39-го стрелкового корпуса, поставив во главе заместителя начальника снабжения 1-й армии, то оказалось, что в штабе армии нет ни начальника снабжения, ни его заместителя. В штабе 39-го корпуса имелось только два командира-тыловика, строевые командиры всех степеней и рангов проявляли полную «тыловую неграмотность».
К 5 августа в районе боевых действий были сосредоточены шесть стрелковых и один кавалерийский полк, одна механизированная бригада, два отдельных танковых батальона, один корпусной артиллерийский полк, два гаубичных и два легких дивизионных артполка, одна батарея 187-го артиллерийского полка, два противотанковых дивизиона, два зенитных дивизиона — 23 тысячи человек, 285 танков, 6 бронеавтомобилей, 344 орудия. Во втором эшелоне, в районе бывших корейских сел Фаташи и Янчихэ,
