в эту земную ночку.
И принесли меня ноги… лучше б и совсем не приносили!
Черная комната на третьем этаже. Большой овальный стол. Сидят кружком шестеро. Свечи горят. Звезды какие-то мелом и чем-то красным начертаны. Фигуры какие-то странные. И серой пахнет. Как в преисподней.
Один, седой, голову приподнял и сказал:
— Пришел!
Все разом от скатерки оторвались, уставились на меня со злобой, глазами сверлят.
— Семь ночей не приходил! На восьмую пришел!
Хочу им сказать, что впервые их вижу, что нет им дела до меня, и не могу! В полной их власти.
— Из могилы восстал? — спрашивает седой.
— Из могилы, — отвечаю.
— Отлеживался, подлец?! Все! Хватит! Пристала пора ответ держать!
А я и бежать не могу, заколдован будто. В шестиграннике кровавом стою, переступить через линию не могу, руки не поднять.
— Восемьдесят первый год, Пенза? Помнишь?
— Нет!
— Две девчушки по пятнадцать лет. Школьный бал?
И прошибло меня молнией. Было! Обеих три недели в логове своем держал, забавлялся. Потом изрубил. Одну съел по частям. Вторую уже не смог, воротило, все же не людоед. Было! Это они меня вызвали из ада? Сволочи, сатанисты! Слуги Люцифера!
— За все отдал сполна! завопил я в голос. — За все! С лихвою-ю-ю!!!
— Не за все, тихо сказал седой. — Перед нами ответишь.
И увидел я, как встает из угла, с черного табурета ведьма, натуральная ведьма с зелеными немигающими глазами. Подошла ближе, а меня уже прожигает насквозь. Уставилась. И вывернуло меня наизнанку. Начал все рассказывать, в мельчайших подробностях, шаг за шагом, как я их терзал, пытал, как измывался над ними, и как они… А сам вижу — один все на видеокамеру записывает.
Ведьма к нему обернулась.
— Брось, — говорит, — не выйдет ничего, это же мертвяк, его нет, камера его не возьмет, и свидетельские показания нам не нужны, понял.
— А кто ж его возьмет? — спрашивает седой.
— А я и возьму!
Лицо ее страшно изменилось, стало вытянутым, жутким, вырвались наружу острые зубы, клыки. И впилась она этими клыками в мое горло. В лоскуты изодрала, залилась кровищей. Но это было только начало.
Седой кричал:
— Нет! Не хочу! Не надо! Хватит!
Он не ожидал таких страстей, вот и не выдержал. Хоть и жаждал мести, но не осилил доли мстителя. Но поздно было. Ведьма его не слушала. Она вытворяла, что хотела.
А когда откинулась к столу, я лежал в колдовской фигуре грудой внутренностей и кишок, лежал и стонал. И не было мне больно. Ибо боль была там, в аду, там горело мое тело, прибитое к жаровне. А здесь лишь душа моя в трупных лохмотьях стенала и металась. Неужто для этого вы звали? Чтоб только насладиться страшной, кровавой местью? А чем они тогда лучше меня? Вон, седой лежит под столом бесчувственный, вырубился, слабак. Остальные по стеночке жмутся.
Сатанисты! Повелители духов! Ни чего, попадете в преисподнюю, вам все раскроется самим, никого вызывать не надо будет, только успевай, принимай новенькие подарочки Люцифера! Приведите ещё Вия…
Забрезжило за окном. И оборвалось все. И пропала комната с овальным столом. И перебросило меня на кладбище. Ткнуло окровавленным лицом в могилу собственную. И полез я в нее, прячась от света, приносящего чудовищные страдания. И ткнулся головой в труп женщины, той самой, и преградил он мне путь, и изнемог я от пытки лютой, пытки более страшной, чем адские пытки. Мне надо было во что бы то ни стало вползти в могилу, улечься в гроб, чтобы не опуститься вниз… Но тело мешало! Не давало мне скрыться со свету белого! и не было в тот миг страдальца, подобного мне на всем белом и черном свете.
От редакции. В условиях тотальной цензуры, гонений и запретов мы взяли на себя нелегкий и опасный труд — публикацию настоящих записок, неоспоримая ценность которых заключается в их абсолютной достоверности, правдивости «от и до» (за исключением немногочисленных, кратких фрагментов, в которых по мнению специалистов могли присутствовать галлюциногенные элементы, порожденные физическими и психическими сверхперегрузками индивидуума, проникшего в иное измерение (загробный мир). Редакция поражена мужеством этого зверски убитого и воскресшего после долгих мучений человека — ведь главное испытание ожидало его в нашем мире, на земле: он бы мог затаиться, умолчать обо всем, не подвергая себя риску со стороны властей и спецмедслужб, которые методически выслеживают и вылавливают всех воскресших, вернувшихся из потустороннего мира, чтобы скрыть их от людей в своих секретных исследовательских лабораториях и вершить над ними бесчеловечные опыты. Десятки (если не сотни и тысячи) несчастных, по всей видимости, уже умерщвлены «естествоиспытателями в белых халатах» за спинами которых прячутся госчиновники из международных спецслужб. Но нам не дано вторгаться в механизмы тайной власти. Мы можем только описывать реальные события, излагать факты.
Пользуясь случаем, мы хотим выразить признательность тем людям, которые прислали нам письма, признали, что все описываемое соответствует действительности в деталях, что с ними происходило то же самое и именно в той же последовательности. Несмотря на то, что эти люди не желают себя подвергать опасности и не называют своих имен и адресов, мы им благодарны! В настоящее время редакция разрабатывает проект устава Комитета по защите воскресших. Мы не вправе допустить бесчеловечных преследований тех, кто вернулся к нам оттуда. И так слишком много испытаний выпало на их нелегкую долю.
Я рвался в собственный гроб из последних сил — сзади, словно расплавленным оловом жгло меня утреннее солнце. Белый свет разъедал мою кожу соляной кислотой. Я рвал когтями ее тело — пальцы вязли в трупной мякоти, холодной и скользкой. Но спина моя и затылок мой не выдерживали, не было мочи, будто тысячами копий били в них палачи, били со всей силы. Обезумев от боли, вонзился я клыками в ее горло, стал грызть его, рвать, терзать… И вот тогда открылся один остекленевший глаз.
— Уйди… — прохрипело мне в ухо.
Отпрянул я от гадины. И затрясся. Прямо на глазах в открытом ее перекошенном рту вырастали жуткие зубищи! Изогнутые, острые клыки — это было немыслимое превращение! И с такой силой она отпихнула меня, что выкатился я из могилы разверзтой, взвыл раненным зверем, исторг матерную злобную ругань и повалился.
— А-а-аххр-р-р!!! — заорала она вдруг.
И на нее действовал белый свет. Только высунулась, сразу глазища налились кровью, рожа исказилась дикой гримасой. Взревела, завизжала, окровавленными ладонями прикрылась от солнца… и рухнула обратно.
А я катался по земле, бился головой об камни, рвал лохмотья и кожу на груди когтями. Но видел, как из-за ограды глядят на меня со страхом несколько глаз. Любопытные, гады! Ничего, вот сдохнут — покрутятся хуже моего!
Ненависть к живым обуяла меня. Я бросился на железные прутья, будто и не было их! Хотел загрызть, задушить, разорвать… Да только будто тысячеострой палицей со всего размаху долбанули мне прямо в морду — аж на двадцать шагов назад отлетел, сбил ветхий деревянный крест, напоролся на ржавый штырь — насквозь он меня проткнул, хребтину раскрошил-проломил — обычный живой уже сто раз бы издох. А я только муки терплю, вою сатанинским воем… И тут рука…
— Лезь сюда! — замогильным басом ухнуло в затылок.
И костлявая ручища скелета уцепила меня за горло, рванула с такой силой, что заскрипели, затрещали какие-то доски, обрушилось все… и провалился я в темень и мрак. Сразу же стихли боли, жечь
