— Не вам, гадам, вершить справедливость!
Мучитель мой нисколько не обиделся. Они там, похоже, вообще не умею обижаться.
— Нам дела нет до справедливости, ублюдок, — прохрипел он, — понял или нет?! Это ваши борзописцы земные, наши клиенты, все сочиняют сказочки про сатану, который является на Землю и вершит справедливость, наказывает зло и порок. Бредятина!
Я удивился, осклабился до ушей.
— Ты что, гад, читал «Мастера и Маргариту», что ли?! Откуда ты знаешь про это?
— Мне не надо ничего читать, ублюдок. Все знания нисходят на меня сами собой, понял? — Он уставился на меня и оскалил огромные кривые клыки. — Сатана — сам вершитель зла! Он сеет зло и порок! И он не занимается благотворительностью, он не воспитатель и наставник. А преисподняя, как вы ее называете, не детский сад! Здесь никто никого не перевоспитывает, никто никого ни за что не наказывает. Здесь все просто — зло сталкивается с еще большим злом. И порождает зло огромное, непомерное, исполинское. Вот и все! И брось эти выдумки о воздаянии грешникам и вершении справедливости. Преисподняя — это гигантское внепространственное поле, улавливающее любое зло, пребывающее вне ее самой и засасывающее зло в себя. Ибо зло — это не просто наш способ существования. Это наш воздух, наша вода, наша среда, в которой мы только и можем существовать. Понял, ублюдок?!
— Значит, нет никакого Высшего Суда? — спросил я. — Значит, все происходит само по себе? Не может такого быть!
Я расхохотался ему в рожу. Плюнул себе под ноги, растер голой, мозолистой ступней. Я старался не смотреть на несчастных рабов, что тянули свои камни наверх. И теперь я понял, почему их мучения показались мне более страшными, чем мучения горящих в огне. Живые скелеты, обтянутые желтой кожей, были до того напряжены, до того были натянуты в них каждая жила, каждый нерв, что само адское напряжение исходило от них, умножаясь по их числу — в тысячи, в миллионы раз. Я отвернулся от них. Черт с ними! Зато на Земле отдыхали, пускай попарятся!
— Вот сейчас ты правильно рассуждаешь, — мягко просипел дьявол-хранитель. И тут же вернулся к прерванному: — Нету никаких судов! Просто преисподняя притягивает к себе зло, как магнит притягивает железо. Добродетели для преисподней, что для магнита кость или деревяшка, понял ублюдок! Ад не вбирает в себя кости и деревяшка. Ад никому не мстит. Сеющий зло попадает в ту среду, которую он порождает сам, но в многократно усиленную. И все! Забудь про воздаяния! Если бы кто-то пытался воспитывать людишек, он еще на Земле за каждое прегрешение сразу бы терзал их так, что неповадно было бы грешить. Нет! Гляди.!
Он ткнул когтистым пальцем во мрак.
И я увидел, как три десятка изможденных скелетов бегом волокут каменную волокушу. Они были впряжены в эти неподъемные санки колючей проволокой. Каждый шаг доставлял им зверские мучения.
Они выли, орали, обливались кровью, но бежали вперед, потому что на волокуше сидело сторукое чудище и секло несчастных ста кнутами, свитыми из той же колючей проволоки. Чудище работало на совесть и при этом скалилось, пучило огромные зеленые глазища, облизывалось желтым бугристым языком.
И никаких попыток к бегству. Хей-хо!
— Эти затащили свои камушки, — пояснил дьявол-хранитель, — теперь в обратную дорогу. Вот в таком духе всю тыщу верст проскачут. А там и отдых — камень на плечи и пешочком обратно, к пирамиде Вельзевула. Да ты не переживай, ублюдок, работы им надолго хватит — одну построят, за другую возьмутся. А нам надо вверх!
Он повернул свою жуткую рожу к подножию лестницы и сделал первый шаг.
Я пошел за ним.
Поднимались медленно — каждая ступенька превращалась в дюжину ступеней, стоило только поставить на нее ногу. Так можно было подниматься, покуда сил хватит, а значит, вечно — в аду на все мучения хватало сил. Ступени скрипели, хрустели под ногами, хотя на вид они были из твердейшего серого гранита.
— Нет, — сказал дьявол, — не гранит, это спрессованные трупы людишек. Они все чувствуют, все ощущают и видят.
— Кто?
— Трупы.
— Они же мертвы!
— Так же мертвы, как и ты, подонок!
Этого не могло быть.
На одну только такую лестницу пошло бы столько тел, сколько людей не жило за всю историю на Земле. Дьявол меня обманывал, Я никому и ничему не верил еще с земных времен, с зоны, где был один закон: «не бойся, не доверяй, не проси»! Верить нельзя никому…
— Это правда, подонок! Ты сам знаешь, что у нас умеют делать столько абсолютных двойников, сколько потребуется. Один грешник может терпеть адские муки сразу в трех, тридцати и в трехстах своих двойниках — и он будет ощущать больше каждого по отдельности в тот же миг своего трупного бытия! Понял?!
Я кивнул. Это было похоже на правду.
Прямо над нами нависали черные, бурлящие, клокочущие небеса. Вниз было страшно смотреть — пропасть, тысячеэтажная смертная пропасть. Лестница своей отвесностью и крутизной могла вогнать в ужас и самого неробкого. Неужто она и впрямь была спрессована из чьих-то тел? Я слышал тихие, сдавленные стоны, хрипы, сопение. Но я боялся прислушиваться. Я представлял себе на миг участь впрессованного навечно — и зеленая, непереносимая тоска, убивающая наповал, разливалась по всему телу. Нет! Никогда! Ни за что!
— Иди за мной, ублюдок! Никто не даст тебе отдыха. Ты и так слишком долго торчал в льдине. Хотел все видеть — гляди!
Мы подобрались к черным облакам и уже начали вступать в этот клокочущий мрак. И вот тогда на меня нахлынула сначала тревога, а потом невыносимый безотчетный страх. Я не мог и шагу ступить в темноту.
— Ну что же ты, смельчак!
Дьявол не стал церемониться. Он опустился на четвереньки, мотнул головой и так саданул меня под ребра своими кривыми рогами, что я полетел во мрак живым, вопящим камнем.
А вдогонку мне несся его хохот и рычание:
— Это не тучи, ублюдок! И не облака! Это души земной сволочи! Черные души зла. Не только материализованные тела людишек проходят адские пытки, но и души их. Тут особые мучения. Тут и твоя душа, подонок. Но ты не встретишься с нею, ибо она сплелась в единое черное зло, клубящееся во мраке!
Я орал, рвал на себе волосы, плакал, бесновался от ужаса и нетелесной, исступляющей боли. А дьявол-хранитель бил меня своими рогами, гнал вперед и вверх! Вверх и вперед! В черном мареве было хуже, чем в океане пламени. Это непередаваемое ощущение, которое словами не опишешь.
Я не помню, сколько времени продолжалось мученическое движение во мраке. Ему не было ни конца, ни начала. Я будто и родился в нем, и жил всю свою земную и потустороннюю жизнь в нем. Все остальное отступило, забылось. Всего остального не было. Был лишь мрак и ужас! Спрессованный мрак и спрессованный вязкий ужас! Временами из мрака выступали лица, оскаленные и страшные, и начинали грызть меня, рвать зубами с непонятной злобностью и остервенением. Многих я узнавал — это были родные, близкие, знакомые, два-три сокамерника по Бутырке, человек десять с Нарымской зоны. Неужели они все сдохли и торчат здесь, в аду?! Но чего я им такого плохого сделал, чтобы грызть и рвать зубищами?! Нет, это были лишь тени, клубящиеся и жуткие. Но они причиняли острейшую боль, по сравнению с которой удары дьявольских рогов казались легкой игривой щекоткой.
Но и эта вечность закончилась.
Я вырвался в призрачный свет. А океан клокочущего мрака остался под ногами. И снова дьявол- хранитель шел впереди, скалился вполоборота, хрустел своими суставами, сопел, изрыгал серый обжигающий дым. Когда я падал от усталости, в руках у него оказывалась плеть из колючей проволоки и он
