статейки, в которых о тебе в газетах писали: пригодится, когда будем заключать договоры.
Антошка понял, что Лорина-старшего сманивают на «отхожий промысел» — шабашничать.
Коржецкий рассказывал, что Яшкиного отца с бригадирства сняли, досталось и профсоюзному начальнику, который всячески поднимал на щит бригаду Лорина, создавая для ее работы тепличные условия.
Антошка понял, что Лорин считает себя несправедливо обиженным.
— Плевал я на их завод и на коммунистический труд, — горячился Лорин. — Они еще пожалеют, что так со мной поступили…
Антошку передернуло. Как же так получается: еще вчера лучший бригадир огромной стройки сегодня плюет на сотни тех, кто трудится на возведении доменного и конвертерного цехов, прокатных станов, — на своих товарищей…
Отец частенько говорит, что передовой рабочий человек — это не только тот, кто умеет только хорошо трудиться. Передовой рабочий — это еще и человек, который дорожит своим делом, гордится им. И Антошка, уже приобщившийся к жизни стройки, понимал, что Лорин никогда не был настоящим рабочим. Лорин всегда старался найти место полегче, урвать для себя побольше, получить щи понаваристей… «Гребет под себя», — так о таких людях говорил отец.
— Неправдишный вы человек, дядя Лорин, — тихо сказал Антошка. — Хорошо, что Яшка на вас не похож…
Лорин пьяно мотнул головой и ухмыльнулся:
— До чего дожили — яйца курицу учат…
— Не учу я, — сказал Антошка. — Я говорю как есть…
— Осмелели щенки, — вздохнул Лорин. — Драть вас надо, как сидоровых коз…
Яшка вышел из комнаты со свертком в руках:
— Я кое-какое белье взял, папа…
Лорин попытался встать из-за стола, но его качнуло.
— Погоди, Яков, разговор есть, — сказал он. — Садись, сын…
Яшка покачал головой: постою, мол.
— Уезжаем сегодня, Яков. Вместе с тобой. Сперва у знакомых остановимся, а потом и квартиру поменяем. Я теперь на эту стройку смотреть не хочу, не только жить. Ты, сын, не паникуй — вдвоем мы все осилим. А там, глядишь, и мамку дождемся…
Яшка понуро смотрел на отца.
— Я здесь останусь, — тихо выдохнул он. — Здесь все родные…
— «Родные», — передразнил отец. — Эти «родные» разжуют и выплюнут… Мы с тобой, сын, родные, и нам надо держаться друг за друга…
Лорин стал говорить, что Яшка для него сейчас та самая ниточка, которая связывает его с жизнью. Не будь сына — ему бы и свет божий был не мил. Надо думать о завтрашнем дне и начинать его лучше на новом месте, с хороших заработков…
— Никуда я не поеду отсюда, — чуть не всхлипывая, сказал Яшка. — И здесь будут заработки. Вон Антошкин отец говорит…
Лорин зло бросил:
— Нашел авторитет… Меня не интересует, что он говорит…
— И все равно я никуда не поеду, папа, — твердо повторил Яшка…
— Может быть, это и правильно, — неожиданно вмешался в разговор гость. — Поживет твой Яшка пока у друзей, ничего с ним не случится.
— Не случится, — согласился Лорин. — Вот только барахло могут здесь без присмотра растащить, а оно денег стоит… Ты, Яков, дверь на два ключа не забудь закрывать…
Яшка горько усмехнулся и засунул руку в карман.
— Вот, папа, с собой можешь забрать, — сказал он и положил на стол два ключа… — Не нужны мне они — перебьюсь…
«На пироги» собирались долго: доехать с объектов до поселка, умыться-принарядиться требовалось время. Весь сияющий, в новом черном костюме, с орденами и медалями, Савелий Иванович не находил себе места в ожидании гостей. Он то садился, то вставал и шел к окну, мешая Марии Федоровне кухарничать.
— Идите с мальчишками на балкон и не путайтесь под ногами, — посоветовала старушка.
Марфуша помогала расставлять на столе посуду, носила пирожки. От них пахло клубникой, картошкой, морковью.
Пришел Антошкин отец, и Савелий Иванович долго тряс его руку.
— Ну, брат, поздравляю, слышал, на хозрасчет переходишь.
Антошка уже знал об этом. В комсомольском штабе за инициативу отца ухватились: кроме материальных выгод, хозрасчет воспитывает у человека бережливость, чувство хозяина. Как говорил Коржецкий, надо учитывать, что хозрасчет — это ликвидация простоев, повышение коллективной ответственности за выполненную работу.
— Разворачивается стройка, Савелий Иванович, — сказал отец. — Через год она такие темпы наберет, что нынешняя наша организация труда станет тормозом. Вот и приходится искать, чтобы не отстать от жизни.
Потом все сели за стол, и Хромой Комендант сказал, что он пригласил сегодня друзей отпраздновать свой день рождения. Говорить, что это праздник, хорошо молодым, как, скажем, Катерине. А у него, Савелия Ивановича, язык не поворачивается. Какой же это праздник, когда пробило ровно семь десятков лет, как он живет на этой земле. Он, конечно, понимает, что это много, но еще рассчитывает на щедрость природы. Потому что жизнь прекрасна и удивительна.
— До ста лет живи! — крикнула Марфушина мама.
— Спасибо, Катерина. И всем вам, друзья, спасибо за то, что вы пришли ко мне. Слышал, говорят: зона нашего действия… Вроде бы слова неземные, а вдумался я в них, а они, эти слова, таят большие мысли. У каждого из нас своя зона действия, но все мы крепкими ниточками связаны между собой. Порвется такая ниточка — горько станет человеку…
Антошка знал, что в гости к Савелию Ивановичу был приглашен Яшкин отец. Именинник то и дело поглядывал на дверь, едва заслыша по коридору шаги. Но Лорин не шел. Когда Савелий Иванович узнал, что Лорин, скорее всего, не придет, потому что сидит дома и пьет водку с гостем, который сманивает его в свою бригаду заколачивать большие деньги, сказал:
— В шабашники, значит, хочет податься. Этот убежит. Стыдно ему людям в глаза смотреть. А пройти сквозь стыд силенок не хватает…
Марфушина мама вспомнила, как бригада Савелия Ивановича тянула высоковольтную линию.
— Кажется, это вчера было, — сказала она. — А ведь уже прошло три года. Летит время.
И взрослые вздохнули.
Сходить на Маякову гору предложила Марфуша. Ее поддержали.
День был на исходе. Солнце уже зацепилось за вершины берез на Маяковой горе, и до наступления темноты времени оставалось немного.
— Успеем, — сказала Марфушина мама. — Ночью с горы на Запсиб никогда не смотрела, а вот дочь говорит, что это сказочная картина.
— С горы и звезды кажутся ближе, — сказала Марфуша.
— Заманчиво посмотреть звезды, — сказала Мария Федоровна. — Ты как, Сава, выдюжишь?
— Какие наши годы, — отшутился Хромой Комендант.
…Они стояли на самой вершине Маяковой горы, и над ними гудели провода. По стальным жилам бежал животворный ток. Антошка смотрел на Хромого Коменданта, Глеба Коржецкого, Марфушину маму и старался представить, как они в зимнюю стужу тянули здесь высоковольтную линию, чтобы вот так весело
