«Совесть — нравственное сознание, нравственное чутье или чувство в человеке, внутреннее сознание добра и зла, тайник души, в котором отзывается одобрение или осуждение каждого поступка, чувство, побуждающее к истине и добру, отвращающее от лжи и зла. Какое строгое слово, даже суровое слово!
…не должно быть чужих хат, чужих дел, судеб…
…поведем сегодня разговор о гражданском долге. Оставим пока в стороне обстоятельства чрезвычайные, исключительные. Вглядимся в нашу будничную, повседневную жизнь, чтобы в самых простых поступках обнаружить нечто весьма значительное, если эти поступки подсказаны совестью и долгом гражданским!»
«То, о чем писал наш товарищ в министерство, соответствует действительности. Многое в нашей школе в самом деле недоделывается…»
«…еще я сказала на педсовете: вообще не нужно думать об Устинове, что вот он написал письмо в министерство, собрав факты, и поэтому плохой человек. Он и раньше выступал с критикой на педсоветах, говорил о недостатках, но, видя, что это не помогает, обратился с письмом к министру. Конечно, никому это не нравится… После педсовета моя бывшая учительница, которая сейчас работает в этой же школе, сказала: „Валя, чего тебе не хватает? Тебе всегда дают заработать, о тебе я только слышу хорошие отзывы, я помню тебя хорошей ученицей, ты успешно закончила университет, вернулась в родной город, учи спокойно ребят, не лезь в эти дела“. Но чему я стану учить, если буду молчать, когда вижу несправедливость?»
После педсовета, оставшись в полном одиночестве, Русинова в минуту отчаяния написала директору заявление об освобождении от классного руководства, потому что утратила веру в людей и добро.
Широкова удовлетворила это ходатайство с той же охотой и быстротой, что и ходатайство Устиновых об уходе из школы.
4. Оркестр
Когда входишь в школу № 1, первое, что обращает на себя внимание, обилие лозунгов на стенах.
«Школа — твой главный коллектив, прославляй его честным трудом и красивым поведением».
«Спорь, когда коллектив решает, но если решение принято, первым берись за дело».
«Будь вежливым. Вежливость — пароль человека, она открывает людям двери».
«Уважай старших, защищай слабых. У хороших людей так водилось во все времена».
«С малых лет учись быть верным слову, присяге. Верность слову — твоя личная честь».
С тяжелым сердцем переступил я порог кабинета Риммы Михайловны Широковой. С детских лет сохранилось во мне какое-то чувство почтительности к кабинету директора школы — к его строгости и к его тишине, к его столу и к его стульям, к его стенам, к его воздуху. Это был особый мир. И теперь, оказавшись в этом мире, я не то чтобы растерялся, у меня язык не поворачивался говорить о том, ради чего я сюда ехал. Мне было нестерпимо стыдно.
Опустив голову, я слушал, как Римма Михайловна, стараясь быть максимально объективной, рассказывала об Устиновых и Русиновой:
— Он хороший физик, но высокомерен, оторван от коллектива. Она хороший организатор, но попала под влияние мужа. Русинова неплохая учительница, но излишне замкнута, нервна…
Выяснилась и небезынтересная подробность: место Устинова сейчас занимает студент-заочник.
Уходя из школы, я оглянулся в последний раз и увидел большую надпись над входом, которую не заметил раньше: «Жить, отвечая за все».
С инспектором Мухиным Г. В., который вел педагогический совет, решительно осудивший Устинова, мы говорили в министерстве. Передо мной сидел человек, непоколебимо верящий в догматы. Догмат номер один: непогрешимость коллектива.
Работает Мухин в министерстве давно, с 1941 года (год рождения Русиновой). До этого был учителем физкультуры. В его понимании коллектив — высшая сила, наделенная высшей мудростью, ошибаться эта высшая не может никогда, ошибаться могут отдельные люди, например, Устиновы и Русинова.
— В данной конкретной ситуации, — говорю ему, — вы расходитесь во взглядах с вашим коллегой, инспектором Елкиным, который нашел, что ошибся именно коллектив.
— У нас с ним нет расхождений.
И я понял, что это догмат номер два, — работники одного ведомства не могут иметь разные взгляды.
— Обратимся к документам, — говорю я.
Напряженная минута.
Мухин вглядывается в протокол педсовета, вглядывается так, будто видит его в первый раз. Быстро листает.
Есть подписи секретаря совета и директора Широковой, удостоверяющие подлинность документа. Подписи Мухина, председателя, нет. Место с его фамилией, отстуканной на машинке, пустует.
Опять листает…
— Этого я не говорил… Этого не делал… Моя роль искажена… Я не мог нарушить инструкцию о разборе жалоб… Не первый год работаю в министерстве.
(«Жалобы» — это слово фигурирует и в ответах министерства Устинову, теперь повторяет его и инспектор. Но можно ли назвать жалобой то, о чем писал учитель? Он ни на что не жаловался. Он размышлял, делился сомнениями и болью, сообщал тревожившие его факты и хотел одного — работать в хорошей школе.)
— Вот тут написано, — говорит Мухин, — будто я отказался полностью зачитать жалобы Устинова. Неправда! Что я, инструкции о разборе жалоб не помню?
— Почему вы не познакомились с протоколом раньше? Не уточнили? И не подписали? Ведь это же документ, на основании которого решались человеческие судьбы.
— Инструкцию о разборе жалоб я нарушить не мог…
Он совершил выбор между двумя документами: более авторитетным и общим (инструкция о разборе жалоб) и менее авторитетным и частным (к тому же не подписанным им) — протоколом педсовета. И успокоился. Осталось неясным: почему в течение ряда месяцев документ не подписывался? Случайность? Или стиль — не подписывать до полного завершения дела?
Инспектор Елкин гораздо моложе Мухина. Он окончил физмат университета, в министерстве работает несколько лет.
— Устинов оказался прав во всем, — говорит он, сидя рядом с Мухиным, глядя хмуро куда-то вбок.
Справка Елкина о работе школы № 1, несмотря на неизящество языка, возможно и неизбежное, в данном сугубо деловом жанре, — творческий документ.
— Устинов прав от первого до последнего пункта, — повторяет он.
Мухин бок о бок с ним успокоенно, согласно наклоняет голову. Что ж, Устинов и Русинова плюс инспектор министерства Елкин — это тоже, пожалуй, коллектив. А коллектив непогрешим. И выходит — у работников одного ведомства взгляды не расходятся. Разошлись было и соединились опять. На новой
