характера, однако совокупность отдельных мотивов, внутренне не связанных, не может проявиться случайно» (А. Мейе. Сравнительный метод в историческом языкознании).
Памятуя об этом, надо учиться смотреть на мир открытыми глазами, видя причинно-следственные цепи и совокупности объектов, процессов, а не просто пёстренький калейдоскопический коллаж.
На многие тысячи километров разошёлся в разные стороны от прародины облачённый в плоть сказания простенький сюжет. Не распылился, не забылся он, а, напротив, расцвёл и неслыханно обогатился за тысячелетия своего существования. У каждого народа он приобрёл своё звучание. В германо- скандинавской мифологии, скажем, в роли бога-громовника, борющегося со Змеем, выступает бог-богатырь, бог-воин Тор, также явно приближённый к народу, как бы его защитник даже. Здесь мы видим отличное от основного индоевропейского имя-теоним, но тем не менее функции сохранены. А имя в какой-то степени сохранено в наименовании материнского божества — мать громовержца зовут Фьергун. На первый взгляд далековато от изначального «Перк-ун», но, как считают учёные, произошедшее от него. Германо- скандинавская мифология насыщена эпическими сюжетами и вставками, которые затуманивают основу, и потому она не всегда пригодна в качестве инструмента или объекта для исследования первичных мифов.
То же самое можно сказать и о скифо-сарматской мифологии, в которой основной миф просматривается крайне слабо, да и то в большей степени в мифе космогоническом. В иранской мифологии, которая реконструируется, в основном, по «Авесте», змееборчество имеет место. Но, видимо, некогда у предков иранцев были серьёзные столкновения с предками индийцев: другим способом объяснить их «перевёрнутое» восприятие мира нельзя. У иранцев Дэвы и Индра — это злобные и злокознённые демоны, а ахуры-асуры, которые олицетворяют у индийцев всё отрицательное, напротив, благие божества.
В греческой мифологии «громовержец» сливается с верховным богом, но лишь после того, как на Олимпе покончено со всеми дрязгами, а заодно и с богами старшего поколения, которые отходят на второй план. В греческой мифологии мы также сталкиваемся с необычайной разветвлённостью сюжетов и, как говорилось, с бесчисленными напластованиями и литературными обработками, вставками, переработками и пр. Кроме того, греческая мифология наводнена неисчислимым количеством богов, попавших в неё из мифологий соседствующих, а то и дальних народов. Сам регион располагал к этому — ведь в Средиземноморье стекались представители чуть ли не всех земных рас и этносов, неся свои предания и легенды в это благодатное место.
Народы Земли изображают обычно антропоморфных богов по своему подобию. По вазовой живописи мы знаем, что греки были черноволосы. Однако Зевс, Гера, Артемида, Аполлон, Афина, Деметра, Лето, Дионис, Эрос, Хариты, как, впрочем, и многие герои типа Одиссея, Ахилла, Язона, Пилада, Ореста, Мелеагра, Менелая, Радаманфа и др., златовласы и светлокудры.
Странности происходят и с основными богами Греции. Они почему-то живут в иных местах: Посейдон — в Самофракии, Зевс — в Иде. А Олимп находится и вовсе в Южной Македонии. Что же остаётся на долю самих греков? Для этого надо выяснить сначала, кто именно подразумевался под «греками», а точнее, кто ими был на самом деле. Тут, похоже, в нас, да и не только в нас, срабатывал и продолжает срабатывать тот же механизм, который заставлял византийцев называть северных «варваров» без разбору «скифами», а нам позволяет всех жителей США, например, называть американцами, хотя кого там только нет!
Но нам потихоньку пора перебираться к нашим предкам — славянам и их мифологии. И для этого надо чётко представлять их Вселенную, их мир.
Как мы видим, в жизни славян не последнее место занимали морально-нравственные представления. Во всяком случае, они их очень чётко и с большой основательностью вписали в космографическую картину. Совершенно особое отношение к понятиям правды и справедливости во многом определило ход развития славянской истории.
И ещё. Именно у славян с особой наглядностью прослеживаются дуалистические принципы и признаки. Дуализм — это характернейшая черта глубокой архаики. Из этого можно судить, что в славянской мифологии сохранена практически в первозданном виде сама архаика — представления 8–7-тысячелетней давности. Эти представления — становой хребет славянской мифологии. Они сохранены, но вокруг этого «хребта» наросла могучая плоть, ибо дуалистические представления доведены до высокого совершенства именно с духовной и нравственной точек зрения. И сочетание этих черт, глубочайшей архаики и духовного совершенства, не случайно. У нас будет возможность убедиться в этом.
Глава третья
В ПОИСКАХ «ЧУДОВИЩА»
Задрожали от его рёва стороны света,
небосвод, поднебесье, земля и горы.
Клянусь, ни львы, ни тифы, ни медведи
Столь не страшны! Никто б не изобрёл
Такую тварь, хотя б в горячке бредя!
В главе, рассказывающей о зарождении культа Купалы-Аполлона, мы в деталях рассмотрели механизм проникновения предков славян в Средиземноморье во II тысячелетии до Рождества Христова.
Мы прошли «дорогами богов» вслед за нашими далёкими родичами-переселенцами, заложившими в основание античной культуры один из краеугольных камней — культ божества, ставшего покровителем поэзии и искусств. И теперь, не повторяясь и не углубляясь в рассмотренный уже процесс миграции, мы вправе задаться вопросом: а могло ли такое непростое, растянутое во времени вторжение оставить всего один, пусть и необычайно глубокий, след? Могло ли воздействие «северных варваров», столетиями оседавших в средиземноморских краях, ограничиться привнесением одной лишь божественной троицы — Лато, Артемиды, Аполлона, или, как их называли на родине, Лады, Лели, Кополо? Ответ, вероятно, должен быть однозначным — нет, не могло! Пришельцы-праславяне, даже если бы они и задались такой целью, не смогли бы оставить часть своих кумиров на родине, а часть прихватить с собой: народные верования — это не саквояж туриста. И потому у нас есть все основания думать, что при глубинном проникновении в античную, да и в иные мифологии мы сможем выследить собратьев Кополо, как бы тщательно им ни удалось замаскироваться под «греков», «малоазийцев» или кумиров других народов.
Кого убил Беллерофонт?
