со спущенными парусами.
Вечером, возвращаясь во дворец, Марко присел напротив старика, и ему показалось, что сквозь редкие усы катайца промелькнула тень улыбки. Ветер не утихал. Песчаная позёмка стелилась по утоптанной площади ровными полосами, и Марку показалось, что песок складывается в подозрительно ровные узоры. Он сердито тряхнул головой. Взял щепоть песка, размял его в пальцах. Понюхал, покатал, попробовал на ощупь. Песок как песок. Только песчинки не обладали привычной угловатостью и вроде бы ничем не походили на уменьшенные копии камней, которыми ему представлялся обычный песок.
Ночная стража небольшими отрядами заступала на пост, принимая у «дневных» списки нарушителей и разыскиваемых, лениво переругиваясь по поводу пломб на замках, ломаных стрел, числящихся целыми. Толстый седой сотник-катаец, престарелый увалень, непонятно как задержавшийся на должности, точил лясы с пожилой катайской служанкой. До Марка долетел его боязливый шёпот с гуанчжоуским акцентом: «Прибыл с утра, говорили, что пришёл дворец охранять. Да только кто поверит? Знамо дело, он не дворец стережёт. Верно говорю вам, госпожа, этот святой старец стережёт ворота, чтобы оттуда что не вылезло. Он не дворец стережёт… Он город охраняет от дворца».
Марко насторожился. В медленно сходящемся створе ворот он увидел, как старик, казалось, услышал его мысли, и снова лёгкая усмешка пробежала по его сжатым губам, темнеющим сквозь редкие седые усы. Песчаная позёмка бежала к ногам Марка, словно стайка весенних змей, стремящихся совокупиться после долгой зимы. Ледяная струйка пота скользнула по спине. Он даже отдёрнул ноги от струящегося песка. Потом выругался про себя и с силой топнул по ближайшему песчаному ручейку, подняв крохотные пыльные смерчики. Дура-птица тетенькнула в такт откуда-то из ивовой кроны.
Вся следующая неделя промелькнула быстро, как ястребиная тень. Всюду ползли странные слухи, челядь волновалась, в воздухе висело неясное тревожное предчувствие. Разного рода опасения присутствовали во дворце всегда, но на этот раз их источником служили вовсе не волнения на периферии Империи, не угроза бунта, не вдруг возросшая активность найановых лазутчиков или диких бойцов Уцэге, возникавших то тут, то там, разорявших мелкие заставы и исчезавших в весеннем воздухе, звенящем от предчувствия скорой жары. Такая тревога была бы понятной. Но теперь весь дворец буквально вибрировал от иррационального, совершенно беспричинного страха, трясясь, как собака перед землетрясением.
Марко снова целыми днями участвовал в бесцельных рейдах, ночных облавах, заканчивавшихся либо поимкой мелких жуликов, либо вообще ничем. Каждое утро Кончак-мерген, прячась в полумраке среди ширм и занавесей, вполголоса пересказывал ему сводки, полученные ночной стражей за минувшую ночь. Всё выходило не очень здорово.
— Несмотря на приказ императора о поиске женщин-оборотней и запрете всяческих слухов, обсуждающих существование этих мифических существ, в женской половине поговаривают разное, — шелестел мерген, перемежая сочные мунгальские фразы суховатыми мяукающими словами на катайском.
— Только поговаривают? — с усмешкой переспросил Марко, отправляя в рот снопик лапши.
— Молодой мастер, как всегда, проницателен, — усмехнулся в ответ сотник. — Конечно же, никаких слухов не было бы, когда б не сотни следов, которые ночная стража замечает практически каждую ночь. Поговаривали, что активность оборотней зависит от фаз луны, но мы этого не видим. Луна умирает, но следов каждую ночь становится всё больше.
Вчера я отрядил десять «двоек» на поимку лисиц, но следопыты ничего не принесли. Несколько волосков и шерстинок. Рыжих шерстинок, едко пахнущих мускусом. Хе, хотел бы я хоть разок попасть в лапы течной лисицы, — грубовато, по-солдатски ухмыльнулся Кончак-мерген, прикрыв глаза, словно как следует припоминая запах заново.
— Принёс посмотреть?
— Конечно, молодой мастер, — снова приняв безразличный вид, словно спохватившись, проговорил сотник. Он порылся за пазухой и протянул Марку маленькую деревянную коробочку.
Марко с любопытством отколупнул ногтем плотно притёртую крышечку с полустёршимся рисунком. На чистой бумажной тряпице темнели несколько волосков. Марко прикоснулся к одному из них, потянул носом воздух, и сладковатый животный запах ударил его в ноздри, горячим дымком просочился между волосков внутрь черепа тёмный аромат, показавшийся таким же знакомым и родным, как запах материнской груди, и близким, как запах собственного тела, прокатился по Марку как тяжеленный валун.
— Не надо хотеть желать… — скомканно начал говорить Марко, словно позабыв татарский, снова тряхнул головой и перешёл на более сухой катайский: — Нет ничего хорошего в близком знакомстве с женщиной-оборотнем. Это та отрава, с которой мужчине трудно справиться.
— Я слышал об этом, — без нотки фамильярности ответил Кончак-мерген.
— Рассказывай дальше, — сказал Марко, опускаясь в кресло. Испытывая что-то похожее на благодарность к тактичности старого сотника, он решил, что будет правильным подбодрить его, снял с углей чайник, налил в драгоценную пиалу золотистого отвара и подчёркнуто вежливым жестом пригласил мергена отпить.
— Вы очень добры, молодой мастер, — на катайском ответил Кончак-мерген, всем своим видом показывая, что оценил щедрость юноши. — Сейчас мы знаем только одно: ни одна из цепочек следов не ведёт к дворцовым воротам. Иными словами, лисы находятся внутри. Они не пересекали стен, разве что прилетели на территорию Запретного города по воздуху.
— Разве это возможно?
— Наша работа заключается в том, чтобы не делать предположений о возможности или невозможности каких-либо действий. Мы исходим из того, что возможно всё, и
