текли слезы. Седая, как снег, прядь, выбилась из косицы и лежала поперёк лица как лебединое перо.Одиннадцать.
На этот раз они сидели в огромной библиотеке. Марко не хотел больше видеть библиотекаря, окружённого облаком больничных запахов, едкими испарениями притираний, дымкой лечебных ароматов моксы. Грусть от того, что те, кого он считал самыми сильными, умными, в конечном счёте, самыми притягательными людьми на свете, теряют силы, эта горечь подтачивала его, как невидимый древоточец подтачивает сваю дома, изнутри, день за днём, неделя за неделей, пока целое с виду бревно не рухнет, осыпавшись трухой. Поэтому сегодня Марко встречался с библиотекарем там, где слепой старик выглядел бы в своей тарелке. Бесконечный лабиринт полок, проходы между которыми растворялись в тёмной прохладе, теряясь в сумраке, напоминал храм, и слепой библиотекарь восседал на своём кресле как монарх. Повелитель всех существующих языков и букв. Концентрические круги полок расходились от его трона так далеко, сколько хватало глаз, разделяясь узенькими радиальными тропками, тонущими во мраке.
Буквы, пиктограммы, иероглифы вились вокруг, как облако мелких насекомых, вибрируя в тяжёлом
Марка снова посетило странное чувство узнавания чего-то, ещё им не пережитого. Холодное стальное озеро в синем кольце невысоких гор, тёмные чужие леса, тонкое комариное пение, оранжевые сполохи, ячменная горечь на губах, высохших от близости открытого огня. Чужое, но, с другой стороны, удивительно знакомое переживание, словно чей-то сон, в котором он был минутным гостем, полоснуло по глазам, по ноздрям моментальной вспышкой и исчезло в приятном прохладном сумраке, растворившись без следа.
— Старик, я позвал тебя сюда, чтобы получить ответ на сложный и немного пугающий меня вопрос. Какова причинно-следственная связь между тем, что я переживаю во сне, и тем, что происходит в мире, который привык считать реальным?
Тонкое пение точечками светящихся букв накатывало волнами, как далёкий хор цикад, живущих согласно своему собственному ритму, и затем на мгновение смолкало, будто брало новое дыхание. Старик рассеянно улыбался, поводя чуткими, как усики насекомого, руками, ощупывал напоённый звуками воздух, читая по полёту искорок подсказки, рассыпанные в тенистой прохладе.
— Старик, я оказался в центре невидимой битвы. Я не вижу войск. Я не вижу стрел. Я не слышу приказов, которыми управляются полчища духов, вторгшиеся в наш мир. Но я вижу следы этой битвы. Бесплотные создания проливают настоящую кровь. И я в ответе за это. Я чувствую, что нахожусь на перекрёстке, где сталкиваются те силы, о которых ты говорил мне. Но за что идёт битва? Какую крепость хотят захватить те, о ком я даже боюсь подумать?
— Марко. Человек никогда не выбирает тот дар, которым награждён. Или которым наказан. Потому эта особенность и называется «даром». Считаешь ли ты, что она дана тебе чем-то существующим вне тебя, например, богом? Или ты считаешь, что эта способность возникла в тебе благодаря твоим прошлым поступкам? Впрочем, все это неважно… Ты — гипнонавт. Навигатор мира снов. Странник, прокладывающий фарватер в туманном мире лунных теней. Фокус в том, что человек может узнать то, на что способен, лишь пробуя разные грани жизни на вкус. В детстве я мечтал о судьбе великого лучника. Но моё хилое тело отказалось служить моим воинским амбициям. Так я стал толмачом. Наверное, я мог бы изнасиловать собственное тело, закаляя его, как только что откованный меч. Но если и стал бы лучником, то весьма посредственным. А вот толмач из меня вроде бы получился неплохой. Никто не жаловался, — усмехнулся библиотекарь. — Хотел бы ты, например, быть лоцманом, всю жизнь проводящим в гавань вонючие лодки, полные до краёв подтухающей на солнце рыбой? Слушать песни пьяных рыбаков, одуревших от безбабья? Всю жизнь. По одному и тому же фарватеру?
— Я не знаю.
— Знаешь. Потому что выбор уже сделан. Выбор такого рода ты делаешь не осмысленно. Так же, как только что родившийся из яйца чере- пашонок инстинктивно ползёт в сторону набегающего прибоя, чтобы окунуться в солёные волны и превратиться в огромную золотую черепаху, летящую в толще вод подобно прекрасной птице. Ты пошёл вослед зову, вибрирующему внутри тебя. Ты так и не стал купцом, несмотря на то, что твой отец и дед промышляли этим ремеслом. Ты не стал священником, как падре Доменико, воспитавший тебя. Ты не стал горшечником, хотя жил в их квартале. Ты покинул свой дом, хотя мог остаться. Так что выбор сделан.
— Старик, я спросил тебя о другом…
— Я хочу сказать, что нельзя винить себя за то, что ты открыл какие-то не те двери. Можно убить себя мыслью о неискупимости совершенного тобой греха. А можно перестать ныть и дёргаться и применить свою силу, чтобы закрыть эту дверь.
— Я…
— Замолчи и перестань вести себя как ребёнок. У тебя больше нет такого права! — вдруг крикнул старик. — Тебе больше не удастся списать последствия своих поступков на кого-то другого. Твой отец стар, я практически мёртв, император слабеет с каждым днём. Отныне ты должен идти вперёд, без оглядки. Нет мамкиной юбки, нет ничего, никакой ширмы, за которой ты мог бы пересидеть ураган!!
Марко молчал, молчал и старик. Буквицы звенели сотней тысяч колокольчиков. Марка изумила сила, внезапно возникшая в старике, словно подпитавшемся от вибрации созданного Марком сна.
— Ты вызвал меня на откровенный разговор. Ты хотел услышать от меня каких-то утешений? Сомневаюсь, что ты нуждаешься в утешениях, иначе бы ты пошёл к Хоахчин. Я прав?
— Да.
— Вся твоя история делится на две части. Как книга делится на свитки. Первый свиток, повествующий о понятном и простом мире, оканчивается строительством невиданной доселе вещи — машины, которая не только помогает тебе путешествовать по мирам снов, но и позволяет посещать чужие сны и, более того, проводить других этими удивительными маршрутами. И тут начинается вторая глава. Второй свиток. Вторая половина твоей жизни. О другом мире, точнее, о
