Грубо говоря, задача состояла в том, чтобы, пардон, сбагрить в Зону актив неработающего класса, самых динамичных „пролов“, самых неуемных и опасных для истэблишмента.
И вот лидеры Евразии, Евроамерики и Австралазии [1] собрались на свой очередной саммит и договорились считать Тихий океан собственностью человечества.
Предоставили ТОЗО широчайшую автономию, почти что независимость, и даже границы провели – по континентальному шельфу.
Я категорически поддерживаю это начинание, ибо у неработающих появилась отличная возможность проявить себя, реализоваться самим и заодно освоить океан. Да ведь и лед тронулся! В Тихоокеанскую Зону Освоения переселились миллионы человек – и работников, и неработающих. Но! Никакие всемирные организации, ни один из союзов стран или государств-аутсайдеров не вмешиваются во внутренние дела ТОЗО. На дне океана выстроены сотни батиполисов[2] и абиссальных хабитатов, однако порядок и законность в них соблюдают сами жители, выбирая комиссаров с шерифами, хотя те не всегда справляются...
Номинально океанцы подчиняются Генеральному Руководству проекта ТОЗО, но по факту власть Генерального Руководителя распространяется лишь на центральные батиполисы, а на бескрайних просторах абиссальных равнин, на стационарных плавучих островах, на поверхности моря и в глубине соблюдается „закон револьвера“ – торжествует право сильного.
В ТОЗО появились тысячи планктонных плантаций и китовых ранчо, но это не обычные государственные предприятия, а как бы частные. Понимаешь, Тима? Частные, как при капитализме! И все эти ранчо ничем не защищены – процветает китокрадство, бывает, разгорается война из-за искусственных пастбищ, кальмарных или планктонных; случается, что бандиты захватывают фермы, убивая хозяев. Поэтому китоводы вынуждены защищать свое добро с оружием в руках. Творится полный беспредел, Тима! И человечество уже ничего не может изменить – ТОЗО вышла из-под контроля. Были попытки направить флот к батиполису „Центроникс“. И что? Разобщенные, морально опустившиеся океанцы неожиданно сплотились и дали отпор! Авианосец они тогда потопили, что ли… Одной силовой акции хватило, чтобы остудить горячие головы в генштабах мировой демократии. Категорически заявляю: эксперимент провалился. ТОЗО эволюционировала… мнэ-э… сформулируем так – эволюционировала в союз вольных международных городов на неосвоенной территории, заселенной межрасовым интернационалом. Океанцы, Тима, это новая общность, и с нею надо считаться…»
Неожиданно воспоминания покинули голову Брауна, их словно выдуло оттуда. Турбина батискафа всю дорогу тоненько выла, заставляя переборки зудеть от вибрации, и вдруг это зудение стало отчетливым. «Аппалузу» мелко затрясло, вой перешел в низкий стон, начал затихать и смолк вовсе. И без того невеликая скорость сразу упала.
– А, ч-чёрт…
Виктор резко поднялся, пригибая голову, и боком проскользнул в переходный отсек. Залязгал люк машинного отделения, вентиляторы затянули в рубку запах горячей ку-смазки.
– Что там? – спросил Тимофей, приподнимаясь с кресла.
– Муфта магнитная полетела! Ну, полный пипец!
– Сейчас я… – стал выбираться бортинженер.
– Да ладно, я сам. Рули пока!
Браун обернулся к экрану. БПГ, следовавший за «Аппалузой», тоже сбросил ход. Но постепенно приближался, делая два-три узла…
В следующую секунду душный и влажный воздух в рубке показался Тимофею ледяным.
– Витя! Торпедная атака!
Две черточки на экране, отделившись от овального пятнышка, быстро двинулись в сторону «Аппалузы».
Волин, бранясь витиевато и по-чёрному, ринулся обратно в рубку. Пронесся мимо привставшего Брауна и буквально упал за пульт, шаря по нему мускулистыми руками.
– Щас мы их… Щас… – бормотал он, скалясь от напряжения. – Выстрел!
Слабенькая пироксилиновая торпедка, предназначенная для уничтожения гигантских кальмаров или акул, ушла навстречу настоящей боевой торпеде, выпущенной неизвестными с БПГ.
– Выстрел!
Еще одна ушла… И попала! Боевая торпеда, пущенная по «Аппалузе», взорвалась. Шар ослепительного огня вспух за иллюминаторами, озаряя вечную тьму глубин и раздвигая тугие воды.
– Держись! – успел услыхать Тимофей Браун, а в следующий момент ушам его стало больно от невообразимого грохота. Ударная волна накатила и швырнула батискаф, крутя и переворачивая.
Жалкие потуги Тимы, ухватившегося за подлокотники, не были защитаны – его сорвало с места, пронесло над пультами и с размаху приложило к переборке, разбивая голову, рассаживая весь бок чем-то острым и твердым.
Бортинженер потерял сознание и уже не помнил, как все вокруг переворачивалось, как его безвольное тело бросало то об пол, то об потолок, как швыряло от борта к борту. А потом рванула вторая торпеда.
Тупой механизм наводки промахнулся по кувыркавшейся «Аппалузе» и увел торпеду на циркуляцию, автоматически включая поиск цели. И, видимо, определитель «свой – чужой» не сработал. Описав крутую дугу, торпеда наметилась на БПГ, слишком близко подошедший к атакованному батискафу. Взрыв не смог проломить борт из крепчайшего пиробата, однако прочный корпус батискафа напоминал лежачего снеговика, и торпеде удалось «добиться» разгерметизации на стыке – в перемычке меж двух пустотелых шаров возникла трещина. Этого было достаточно – холодная вода под давлением в шестьсот атмосфер взрезала борт, как гильотина, мигом заполняя БПГ и превращая батискаф в давильню.
«Аппалуза» в этот момент как раз выравнивалась, и второй взрыв бросил ее кормой вперед.
Несчастного Брауна вышвырнуло из рубки в переходный отсек, прямо на сегментарный люк в машинное отделение…
…Очнулся Тимофей лишь к утру и обнаружил себя лежащим на полу посреди переходного отсека, закукленным в стерильный эластик с ног до головы, как мумия в свои пелены. Он был до того слаб, что не мог пошевелиться, да это и к лучшему – меньше испытаешь боли.
Браун услышал звяканье в машинном отделении и позвал Виктора. Губы раскрылись, шевельнулся распухший прокушенный язык, но даже шепот не получился.
Волин с головой, повязанной полотенцем – светлый чуб забавно торчал, напоминая собачье ухо, – сам выглянул из люка и радостно ощерился:
– С добрым утром, беспризорник! Живой? Ну и ладушки! А то я уж думал, что все… Ты столько крови потерял, что… Если в тебе ее с полстакана осталось, то хорошо. Все бинты на тебя извёл, представляешь?
– Х-де мы? – выдавил Тимофей.
Виктор почесал в затылке.
– Знать бы… – сказал он со смущением. – Приборы не фурыкают, а батиметр можно выкидывать – кажет глубину в четырнадцать тысяч! Ниже Марианской впадины. Пипец!
– П-плывем?..
– На дне лежим, и то косо! Зато мы в догонялки выиграли – тот БПГ бульки пустил, словил собственную торпеду!
Виктор хрипло рассмеялся и тут же скривился, касаясь повязки.
– Сильно… тебя? – выдавил Тимофей.
– Пустяки, – бодро отмахнулся Волин, – дело житейское! Так, задело слегка… Короче, двигатель мне уже не починить – там все в лом. Трубы скрутило и поплющило, сепаратор сорвало и об борт шандарахнуло, турбина гавкнулась… Кое-как с балластными цистернами справился… да фиг там! Принять балласт получается, а продуть цистерны – никак… Прогуляюсь наружу, попробую заклеить надувные поплавки. Тут у меня где-то баллон с гелием валяется… или с аргоном? Не помню. В общем, надую «шарик», и будет нам аварийное всплытие…
– Превосходно… – просипел Тимофей Браун.
Жизнерадостный смех Виктора отдалился от него, растворяясь в обморочных потемках.
Вторично Браун пришел в себя, когда батискаф сотрясся, становясь на ровный киль.
