Замолчав, Танго мстительно хмыкнула, отправила недокуренную сигарету в урну, развернулась и, спускаясь вниз, бойко зацокала каблучками по ступеням бетонной лестницы.
Подхватив чемодан и сумку, они прошли в зал вылетов-прилётов. Отстояв очередь средней паршивости, зарегистрировали отлетающего пассажира и сдали вещи в багаж. После чего, исподволь переглядываясь, отошли в сторонку.
Приближался момент прощания.
— Что с тобой…э-э-э, Джеймс? — смущённо отводя глаза в сторону, спросила Танго.
— Никак не можешь привыкнуть к моему теперешнему имени? — невесело усмехнулся мужчина.
— Извини, не могу. Прежнее было гораздо симпатичнее. Я уже не говорю про настоящее.
— А по мне — так нормально. Джеймс Честерфилд, эсквайр. Звучит гордо и солидно.
— Звучит, — мимолётно улыбнувшись, согласилась Танго. — А когда мне можно будет вернуться домой? По родителям ужасно соскучилась. Поцелуй их от меня…
— Когда Скотланд-Ярд пришлёт официальную бумагу с отзывом, тогда и вернёшься. Не раньше.
— Не всё зависит от Лондона.
— Это точно. Не всё.
— О чём ты задумался, милый? Ого, как глаза заблестели! Принял какое-то важное и судьбоносное решение?
— Принял, — невозмутимо подтвердил Джеймс. — Сейчас мы пойдём сдавать билет. Я остаюсь.
— А…. Как же?
— Также. Похоже, что нас обвели вокруг пальца. Как неразумных и наивных подростков.
— Подсунули пустышку? — уточнила Танго.
— Типа того…. Ладно, родная, не принимай близко к сердцу. Выправим ситуацию. Доработаем. Не впервой…. Багаж? Ерунда. Позвоню Бриджу, он распорядится.
— А что скажет генерал?
— Орать, конечно, будет. Мол: — «Сорву погону и отправлю в счастливую штатскую жизнь! До самой смерти будешь работать шофером у самого поганого и вороватого депутата…». Ничего, генерал мужик справедливый. Всё правильно поймёт…
Глава двенадцатая
Маятник качнулся
Впрочем, пламя очень быстро опало. Вокруг снова установилась вязкая чернота, слегка разбавленная отблесками походного костра и призрачным лунным светом.
Чернота и близкая звуковая какофония: жадное чавканье, противный бодрый хруст, утробные вздохи, сытая икота, довольное повизгивание, слаженный птичий клёкот. Из-за соседнего покатого холма прилетел тоскливый долгий вой.
— Что это было? — испуганно охнула Ариса.
— Динго воют, — буднично пояснил Хосе. — Объелись жирными полевыми мышами и одичавшими кроликами, а теперь страдают от обжорства. Животы крутит у бедняг.
— Я не про звуки. Что там взорвалось? А ещё это зеленое пламя…
— В наших местах всякое бывает, — задумчиво оглядываясь по сторонам, сообщила Аль. — Иногда из болотных трясин выходит природный газ. Выходит, а потом взрывается. Когда, например, молния из грозовой тучи случайно ударит в это место…
Вновь загрохотало, в ночное небо — на короткое время — метнулся очередной зелёный всполох.
— Надо затушить огонь, — заволновался Свенн.
— Не надо. Природный газ, он стелется сугубо по низинам и на холм подняться не может. Краеугольные законы физики. Школьный курс…. Сидим. Наблюдаем. Не паникуем…
Взрывов больше не было слышно, но зелёные языки пламени поднимались к небу с регулярным постоянством, то бишь, через каждые пять-семь минут.
А вокруг, не обращая никакого внимания на странные изумрудные всполохи, продолжала вовсю резвиться прозаичная и навязчивая какофония: жадное чавканье, противный бодрый хруст, утробные вздохи, сытая икота, довольное повизгивание, слаженный птичий клёкот. Динго, правда, больше не выли. Видимо, отправились в тайное логово — переваривать пищу.
— Спать совершенно не хочется. Ни капельки, — подчёркнуто-бодрым голосом объявил Свен. — Пойдём, Ари, к ручью. Помоем — в очередной раз — посуду. Нам не привыкать…. А вы, господа австралийские жители?
— И мы, пожалуй, повременим с сонными процедурами, — откликнулась Алина. — Ночь нынче выдалась на удивленье беспокойная. Сон как рукой сняло. Дождёмся рассвета. Тогда и определимся с грубой действительностью, данной нам в реальных ощущениях…
Они остались возле костра вдвоём.
— Про природный газ ты хорошо придумала, — похвалил Хосе. — Достоверно звучит. В том плане, что для ушей наивных туристов.
— А то, — горделиво хмыкнула Аль. — Уменье вешать длинную лапшу на доверчивые уши — высокое искусство. Передаётся сугубо по наследству. Мне этот полезный дар, судя по всему, достался от покойного дедули. Он и миллионером стал только благодаря своей природной разговорчивости и излишней доверчивости окружающих.
— Как это — «вешать лапшу на уши»? Что это такое?
— Долго объяснять. Считай, что речь идёт о русской национальной особенности.
— Особенности — чего?
— Ну, не знаю. Всего, наверное…. Образа мышления, к примеру. Или там восприятия общей картины мироздания…. Понятно излагаю?
— В общем и целом, — покорно вздохнул Хосе. — А зачем, неисправимая фантазёрка, ты нашим нежданным гостям «повесила лапшу на уши»? В плане природного газа?
— Сама не знаю. Вижу — ребятки волнуются. Надо, понятное дело, успокоить. Вот, и успокоила, как смогла. Чтобы всяких глупостей не понаделали в запарке.
— О чём это ты?
— О том, — озабоченно поморщилась Алина. — Взрывы были неестественно-глухими. Словно бы
