к выходу.
3
В старой конюшне пахло сеном, кожей, лошадьми. Бэннер нравились эти знакомые запахи. Она проскользнула внутрь, вдохнула их полной грудью и бесшумно прикрыла за собой дверь. Тепло и духота окутали ее, словно одеялом. Было тихо, но все дышало скрытой жизнью. Жеребые кобылы отдыхали в стойлах. В углу трещал сверчок.
Бэннер не смущало, что она находится в конюшне в неурочный час и на ней только легкая сорочка. Ей не раз приходилось бодрствовать так всю ночь напролет, когда у кобылы случались трудные роды. Но непривычно было находиться в конюшне ночью наедине с мужчиной, пусть она и знала его всю жизнь.
Сомнения начали одолевать ее. Она поступала очень смело. Двадцать четыре часа назад ей это и в голову не пришло бы. Но двадцать четыре часа назад она не знала, что судьба может быть так жестока, давать такие крутые зигзаги, изменять будущее человека, вовсе не интересуясь, согласен ли он.
Решение принято. Она зашла слишком далеко, отступать поздно.
На цыпочках Бэннер направилась к кружку света в одном из дальних стойл. Соломинки покалывали босые ступни. Лошади привыкли к ее запаху, и ни одна не заржала, когда она кралась мимо них.
Плоская черная шляпа Джейка с широкими полями висела на гвозде, вбитом в деревянную подпорку, Бэннер потрогала эту войлочную шляпу и улыбнулась: поверхность оказалась такой пыльной, что от прикосновения на ней осталась темная полоса.
Стена, разделявшая стойла, доходила до плеча девушки. Она глянула поверх нее и увидела Джейка. Он возился с передней правой ногой коня – исследовал оставленную камнем вмятину, – оттянув ее назад и поставив копыто себе на колено.
Бэннер обрадовалась возможности рассмотреть его, оставаясь невидимой. Она помнила его с детства, но сейчас дело другое. Теперь он не просто ее защитник, верный друг ее родителей, кумир Ли и Мика, сын Ма. Она изучала Джейка, отказавшись от прежних представлений о нем, изучала как чужого мужчину.
И новый Джейк чрезвычайно ей понравился. Бэннер не сознавала, что нынешнее ее впечатление было предопределено: она любила его всю жизнь, пусть по-иному, но любила.
Фонарь ярко освещал его белокурую гриву, непокорную, под стать ему самому. Сейчас он наклонился, и Бэннер могла видеть непослушные, прихотливые и такие милые завитки на его макушке. Бэннер не могла представить себе волосы Джейка напомаженными. А Грейди иногда помадил свои каштановые кудри. Нет, Джейк никогда бы не позволил принудить к чему-либо даже частичку своего тела.
Он не подстригал волос, Бэннер не знала – нарочно или просто от небрежности, и они доходили до воротничка рубашки. Около ушей хорошей формы волосы вились немного меньше. Но бачки цвета спелой пшеницы, спускавшиеся на щеки, были совсем кудрявыми. Бэннер хотелось потрогать их, ощутить контраст между их жесткостью и бархатистой мягкостью мочек ушей. Брови Джейка, в данный момент напряженно нахмуренные, были точно того же непередаваемого светлого оттенка.
Она изучала знакомые с детства черты, вернее, то, что могла разглядеть: ведь Джейк склонился над поврежденным копытом. Она увидела, что у него глубоко посаженные глаза, слегка впалые щеки. Он казался бы изможденным, если б не бросавшаяся в глаза гибкая сила.
У него были мощные, очерченные резко, без тени мягкости, челюсти. Человек с такими челюстями готов ответить на любой, самый грозный вызов. Усы и борода у него тоже наверняка оказались бы светлыми, но Джейк брил лицо, и сейчас только отросшая за день щетина покрывала его подбородок.
Бэннер попробовала представить себе Джейка с усами, как у папы, но сразу же отказалась от этой мысли. От созерцания его рта, большого, с выдающейся нижней губой, у нее сладко заныло в животе. Конечно, закрыть такой замечательный рот усами – настоящее преступление, решила она.
Джейк, наверное, переоделся сразу после возвращения домой. На нем, как за ужином, были мягкая хлопчатобумажная рубашка неяркого синего цвета, грубые джинсы, старые, потертые сапоги. На шее – красный льняной платок. Ни кобуры с «кольтом», ни жилета, ни кожаных штанов, которые она видела на нем утром.
Рукава рубашки он закатал до локтей. Бэннер заметила переливающиеся при каждом движении мускулы и сильно загорелую кожу, покрытую волосками, такими светлыми, что при свете фонаря они казались белыми.
Джейк ловко и осторожно осматривал больную ногу лошади. Его тонкие, длинные и, по-видимому, очень сильные пальцы ощупывали копыто, то сжимая его, то ослабляя хватку. От наблюдения за их ритмической пляской у Бэннер опять как-то странно заболел живот.
Она даже не предполагала, что существует на свете такая абсолютная мужественность, зрелая, полная скрытой силы. А ведь она жила в окружении мужчин: Росса, Ли, Мика, работников на ранчо. Но она никогда не рассматривала их, как сейчас рассматривала Джейка. А если бы и рассмотрела – вряд ли была бы так потрясена.
Именно мужчины типа Джейка волновали Бэннер.
Она оробела перед этой неуправляемой, стихийной мужественностью.
Но удивительно, вместе с робостью в ней пробудилось и женское естество. Мужественность Джейка притягивала Бэннер, не позволяла выскользнуть незамеченной из конюшни, заставила заговорить. Еще минута, и она не выдержала бы, убежала, а потом всю жизнь гадала, что могло бы произойти, достань у нее храбрости довести дело до конца. Но если Бэннер и предстояло жалеть о чем-либо, то, во всяком случае, не о своей нерешительности.
– Как лошадь?
Джейк вздрогнул от неожиданности, поднял голову.
– Силы небесные! С ума сошла – так подкрадываться! Тебе что, делать нечего?! Эдак мы с Бураном заиками останемся.
Он посмотрел на ее босые ноги и подол сорочки, все остальное закрывала бахрома шали. Бэннер скрестила руки на груди, кутаясь в шаль, как индианка в одеяло.
– Ты чего тут шляешься? Я думал, все пошли спать.
Глаза у него действительно неправдоподобно синие. Почему она раньше не обращала на них внимания? Конечно, если б кто спросил: «Слушай, какого цвета глаза у Джейка Лэнгстона?» – она машинально ответила бы: «Синие». Но сейчас, когда он, сидя на корточках, посмотрел на нее снизу вверх, она буквально утонула в их сиянии.
Создавая глаза Джейка, природа не поскупилась на яркие краски: одарила белизной белки, а радужную оболочку – лазурью, как небо поздней осенью. Бэннер впервые заметила, что ресницы Джейка у основания темные, а их загибающиеся кончики выцвели на солнце.
В общем, интересные глаза, ей хотелось бы незаметно, без помех изучить их получше. Но Джейк неотрывно смотрел на нее, ждал ответа, почему она не спит спокойно, завернувшись в одеяло, в теплой кроватке.
– Не могла уснуть. – Бэннер вдруг смутилась, опустила голову.
– А-а! – Джейк выпрямился в полный рост, потрепал Бурана по шее. Окунул руки в ведро, обмыл, потом потряс ими и вытер полотенцем. – Что ж, понятно, после сегодняшних событий…
Бэннер подняла голову, но ей так и не пришлось узнать, что Джейк собирался добавить: он осекся, сжал челюсти, глаза его были прикованы к лицу Бэннер. Он с трудом отвел их, моргнул. Он не мог не заметить, что девушка почти раздета.
– Ты можешь нажить кучу неприятностей, если будешь разгуливать в темноте в таком наряде, – отрывисто, будто задыхаясь, сказал он.
– Правда?
Глубокое замешательство отразилось на лице Джейка. Рот приоткрылся, но сразу же сжался в обычную твердую, жесткую линию.
– Да, черт возьми, не сомневайся. Пошли, я отведу тебя домой.
Он сделал движение в ее сторону, хотел взять за руку, но она отступила, подошла к Бурану и принялась поглаживать его.
– Ты не ответил, как Буран.
– Превосходно.
