вниз, покрыл горячими и влажными поцелуями ее тело. Потом развязал пояс пеньюара и раздвинул шелковые полы. Под пеньюаром на Бэннер была сорочка. Тончайшая материя не скрывала ее очарования. Груди со смуглыми сосками подмигивали ему, бесстыдно предлагая себя, топорщились под тканью.
Он коснулся их, приняв позу благоговения, слишком, однако, исступленную, чтобы казаться почтительной. Он тыкался в Бэннер головой, как дитя, ищущее материнскую грудь. Ее тело откликнулось. Она изогнула спину, отдавая себя его трепещущим губам. Он зарывался в нее, слегка покусывая, целовал с необузданной страстью.
Она приподняла колено и прижала к его паху. Легонько потерла им, и Джейк едва удержался в кресле.
Трепещущим языком он коснулся соска. Теперь уже Бэннер пронзила молния. Она откинула голову, волосы рассыпались по спине, свободные и необузданные, как руки, что расстегивали перламутровые пуговки на сорочке.
Губы Джейка творили с Бэннер чудеса. Руки скользнули под пеньюар и обхватили ее ягодицы. Он притянул ее ближе, осторожно куснул талию. Потом, не прекращая ласк, поднялся с кресла и скинул с нее пеньюар, скользнувший на пол.
Наконец он поднял ее на руки и понес по полутемному дому в спальню, розовеющую в закатном солнце. Там осторожно положил на кровать, скинул рубашку и жилет и бросил их на пол. Стянул сапоги и пинком отшвырнул их. Расстегнул брюки, подошел, лег рядом.
Их губы слились в жарком поцелуе. Лаская ее, он приподнял подол сорочки. Под его ладонью оказалось гладкое бедро.
Бэннер перевернулась на спину, взяла руку Джейка и, проведя ею по животу, положила его ладонь на заветный треугольник.
– Господи, – прошептал он, зажмурившись. Ему горячо захотелось покаяться в небольшом грехе. – В то утро…
– Да?
– Когда я проснулся…
– Знаю.
Его глаза открылись и залили ее голубым огнем.
– Ты знала? – Бэннер кивнула. – Клянусь, я не нарочно. Наверное, коснулся тебя во сне и… – Она остановила поток слов, прижав три пальца к его губам. – Почему ты ничего не сказала?
– Я думала, что вижу сон.
– Я тоже.
– А что бы произошло, если бы я не была больна и если бы ты знал, что я не сплю?
– Ты хочешь сказать, как сейчас?
– Да, как сейчас.
Его рука втиснулась между ее бедрами. Они раздвинулись. Его пальцы пришли в движение. Он искал и нащупывал, ласково и осторожно, пока не почувствовал влагу и теплоту. Бэннер прошептала его имя.
Он опустил голову и обхватил губами сосок. Его пальцы скользили в ней, такие же искусные, как его язык. Он ласкал ее, пока она не начала нетерпеливо вертеться, потирая ногами о его ноги. Он осторожно лег между ее бедер.
Ее глаза подернулись дымкой, но, почувствовав, как его плоть коснулась ее лепестков, она широко раскрыла глаза и вгляделась в него.
– Скажи, если будет больно.
Она кивнула.
Он проник в нее.
Ее веки опустились. Она не могла сдержать бурных чувств. Джейк наполнял ее, большой, крепкий, теплый, нежный. Двигался. Толкал. И шепотом говорил, что ей делать. Она слушалась и начала ощущать его еще сильнее. Ее руки, словно по собственной воле, скользнули ему под одежду, к его бедрам, ягодицам. Он ритмично двигался, гладкие мышцы перетекали под ее ладонями.
Джейк стиснул зубы, чтобы не достичь пика слишком быстро. Он всматривался в лицо Бэннер, восхищаясь написанным на нем экстазом. И простил себя за то, что овладел неопытной девственницей. Она была женщиной, его женщиной, разделяла его желание, откликалась, разжигала его. Он, помимо воли, почувствовал, что на него обрушивается оргазм. Глаза Бэннер широко распахнулись. На мгновение испугавшись, она прошептала его имя, и ее тело сжалось вокруг него. Он проник в нее еще глубже и достиг устья чрева.
– Да, да, да, – повторял он, чувствуя, как содрогается ее тело. Его собственное облегчение было долгим, жгучим и прекрасным.
22
– Ты обманщик. – Бэннер открыла глаза, темно-зеленые, озаренные золотыми искорками.
– Что такое? – рассмеялся Джейк.
– Ты говорил, что он у тебя не больше, чем у других мужчин.
– Неправда. Я сказал, что это не твое дело.
– Ты огромный, – шепнула она.
– А с кем ты меня сравниваешь? – ощетинился он.
Она заливисто рассмеялась, он поморщился. Он не мог себя заставить покинуть ее. Ему было так уютно в этом шелковистом убежище.
– Неудивительно, что женщины только о тебе и говорят.
Его лицо посерьезнело.
– До тебя у меня никогда не было женщины.
Голос Бэннер стал едва слышен.
– О том, как ты занимаешься любовью, рассказывают легенды.
Джейк нежно поцеловал ее.
– Сейчас я впервые в жизни занимался любовью.
Она со слезами на глазах коснулась его лица, губ.
– Во второй раз всегда бывает так?
– Так никогда не бывает, Бэннер. Никогда не было.
Он склонил голову, снова поцеловал ее и, невзирая на ее протестующий стон, вышел из нее и перекатился на бок. Их глаза встретились. Он коснулся пуговиц ее сорочки.
– Ты прекрасна, Бэннер Коулмэн.
– Ты тоже, Джейк Лэнгстон.
Он самоуничижительно покачал головой.
– Я старый, потрепанный, тощий, как воронье пугало. Бродяга в седле.
Бэннер нежно поцеловала его.
– Не для меня. Ты всегда был моим Ланселотом.
– А кто это? – Джейк изогнул светлую бровь.
Бэннер кончиком пальца проследила ее изгиб и тихо рассмеялась.
– Прочитай о нем когда-нибудь. Уверяю, ты останешься доволен сравнением.
Но ее улыбка погасла, взгляд стал хмурым. Ланселот любил жену короля. Будет ли Джейк после сегодняшней ночи любить Лидию? Она выкинула из головы эту мысль. Сегодня ничто не должно ее расстраивать. Джейк с ней, он любит ее, отвечает на ее любовь. Этого достаточно.
Она тронула его блестящие волосы.
– Не говори так о себе, а то я рассержусь.
– Как?
– Старый и потрепанный. Ты не такой. Ты очень красивый. А почему ты называешь себя бродягой в седле?
Джейк стеснительно посмотрел на Бэннер.
– Я о себе не слишком высокого мнения.
– Почему?
Он подвинулся, подложил руку под голову и уставился в потолок.
