После войны, году в девятнадцатом, не помню точно, работал в Знаменке, в наробразе. И вот однажды туда нагрянули бандиты. Устроили резню, выбивали всех поголовно. А Ярош с группой работников парткома засел в милиции. Фронтовой опыт сказался сразу. Ярош взял оборону па себя. Они там не только отстрелялись, но сделали вылазку и взяли нескольких пленных. Ярош умело их допрашивал, они дали ценные показания. Через день бандитов вышибли из городка. Ярош принимал в операции участие. Вскоре он вступил в партию, потом его взяли в органы.
— За три с лишним года работы в ЧК сколько вреда он нанес!
Аверьяна вдруг осенила догадка: там, на границе, — тоже он. Он убил Иващенко, который вел огонь по бандитам. Он и с Куцым расправился, хотя тот успел двинуть его прикладом. И уж совсем ни при чем тут командир отделения Леонид Тарасов, дальний родственник бывшего бойца ОСНАЗа Безуха. Скверно было на душе: заподозрил в предательстве людей, которые погибли, защищая Родину! «Может быть, и Безух — ни при чем? Свалили на него, а потом — убрали!»
«ПОБОЙТЕСЬ БОГА, ТИХОН САВЕЛЬЕВИЧ!»
Проводив в последний путь Бориса Когана, Ласточкин вернулся в окротдел. На поминки, которые должны были состояться в коммуне, не пошел, не позволяли дела.
Он попросил дежурного провести к нему, как только вернется, Петьку Цветаева, которого предупредил еще на кладбище: «Зайдешь».
В кабинете начальника окротдела Петька чувствовал себя неуютно. Он все еще был под впечатлением похорон. Невольно притих, внутренне присмирел и оробел.
Ласточкин спросил:
— Ну, что вы там у себя решили насчет работы?
— Да вот… — Петька протянул начальнику окротдела газетный обрывок.
Иван Спиридонович, пробежав глазами список, отложил его в сторону.
— Пусть приезжают. Их ждут на местах. Сейчас вот о чем… Ты подворье фотографа хорошо знаешь?
— Еще бы! — оживился паренек. — У него старый сад. Ну мы и…
Петьке вдруг стало стыдно. Не мог он, как прежде, с гордостью сказать: «Обносили начисто…»
— Нарисуешь план?
— Еще как!
Ласточкин дал пареньку лист бумаги и карандаш.
— Дом — второй от угла, — начал пояснять паренек свой рисунок. — На одну сторону выходит крыльцо и три окна. Два из них замурованы наглухо. Черный ход из сеней в сад. Ходят тем ходом в сарай за дровишками и за водой к соседу. Забор за сараем плохонький, из старого сушняка. А в углу — совсем разобран. В сад из дома выходят три окошка. Все закрываются на ночь ставнями.
Петька старался. Где шел сплошной забор, он провел двойную линию, а где стояла загородка из хвороста, пометил крестиками.
У начальника окротдела начал созревать дерзкий план предстоящей операции. Предстояло взять четверых бандитов, которые, наверняка, будут отстреливаться до последнего. Взять же их нужно непременно живыми.
— Что за человек, к которому фотограф ходит за водой?
— Обыкновенный, — ответил Петька. Но, сообразив, что для начальника окротдела этого мало, пояснил: — В красноармейской шинели и буденовке. Детей у него — полон двор. Сапожник.
— А попробуй-ка нарисовать и хату, и сарай, и колодец во дворе этого сапожника.
Ловко бегал карандаш по гладкой бумаге. Пылали Петькины щеки, горели радостью глаза: с ним советуются по важному делу!
— Теперь изобрази всех соседей, — попросил Ласточкин.
Дом Демченко глухой стеной стоял как раз напротив конюшни милиции. Часть сада — напротив ворот. Дальше шло длинное здание самой милиции.
— С ихнего крыльца всю улицу видно, — пояснил дотошный Петька. — Только крыльцо дохлое, ступени сгнили. Говорю дяде Васе: «Почини». А он все: «Успеется».
За домом Демченко шел огород каких-то стариков.
— Они фотографа терпеть не могут. Из-за акушерки. Старая жена умереть не успела, а он новую привел в дом.
— А через дорогу, напротив крыльца, кто такие?
— Тоже старые. Сын у них вернулся из армии. Сказывали, большевик.
«Обстановка благоприятная, — размышлял Ласточкин, — можно поставить людей в трех—четырех местах: двое „плотников“ будут ремонтировать крыльцо милиции, двое — возле колодца и двое — во дворе демобилизованного…»
— А колодец у того сапожника чистить не надо?
— Сделаем, чтобы надо было, — заверил Петька. — Кинут мои хлопцы туда дохлую собаку…
Начальник окротдела рассмеялся:
— Дохлая собака, конечно, причина, чтобы почистить колодец. Словом, там посмотрим. А ты в общем-то кумекаешь, что к чему, — похвалил Иван Спиридонович паренька.
Петька давал удивительно полезные сведения. Ласточкин отпустил его.
— Иди в коммуну… Там поминки. Пойдешь к моей Маше, я ей позвоню. А понадобишься — позову. Ну, я не спрашиваю, умеешь ли держать язык за зубами…
— Могила! — чиркнул Петька большим пальцем по кадыку.
Сборы чекиста — недолги.
До Белоярова добирались в разных вагонах. В городе Петька провел всех до милиции окольной дорогой.
Начальника милиции Матвея Кирилловича застали па месте. Ласточкин рассказал ему о цели приезда.
— Чем помочь надо? — поинтересовался тот.
— Что знаете о демобилизованном, который живет через дорогу от Демченко?
— Свой человек. Большевик. Думаю взять его к себе помощником. Хваткий парень. Служил на границе.
— Нужен специалист по колодцам. Есть такой в Белоярове?
— Запил, бродяга… Недели на две.
— Надо привести в чувство. Отыщите, искупайте и заприте. Завтра потребуется.
Для Петьки нашлось особое поручение:
— Устрой мне свидание с фотографом. Но в дом к нему заходить нельзя и вызывать не следует. Понял?
— Чего проще, — заверил паренек. — Хлопцы залезут к нему в сарай за дровами, он выскочит, я и предупрежу.
— Действуй. А потом займешься колодцем.
Дядя Вася, вечный дежурный, сходил за демобилизованным пограничником. Тот явился и представился:
— Михаил Воронько.
Ему было лет двадцать пять. Худощавое лицо. Выразительные зеленоватые глаза. Короткие, ежиком, жесткие волосы. Он произвел на Ласточкина хорошее впечатление.
