Полковник Тамбовцев, сопровождаемый находящимся в его распоряжении молодым капитаном, явился в «Марсельский банк». Новенький, с иголочки, сверкающий бронзою, мрамором и внушительными зеркальными стеклами, банк был реставрирован тем самым архитектором Блювштейном, которого Мисаил Григорьевич привлек к своей мавританской бане с гробницею Аписа вместо бассейна.
В громадном длинном зале с плафоном кисти академика Балбанова изображен Зевс, золотым дождем осыпающий Данаю, — за проволочными сетками и стеклянными кассами стояла и сидела целая армия весьма приличного вида старых, пожилых и совсем молодых людей, словно изготовленных по одному и тому же образцу.
Одинаково одеты, одинаково говорят, смотрят, курят папиросы и пьют казенный чай. Грум не грум, лакей не лакей, шассер не шассер, казачок не казачок, словом, юноша наглого вида, прилизанный, в куцей, обшитой галунами куртке, с четырьмя рядами металлических пуговиц и в широких книзу, как у английских моряков, панталонах, переспросил довольно развязно:
— Как о вас доложить господину директору Раксу?
— Доложи полковник Тамбовцев.
Нахальный мальчишка юркнул за громадную, сияющую, как и все здесь сияло, дверь и через минуту вернулся.
— А по какому делу, спрашивает директор?
Тамбовцев и капитан переглянулись.
— Скажи: по делу банка у меня частных дел к господину Раксу нет никаких.
Опять поглотила сияющая дверь обладателя куртки с четырьмя рядами пуговиц.
— Можете зайти.
— Хулиган, говорить не умеешь! — не выдержал полковник.
Мальчишка покраснел и, фыркнув что-то под нос, исчез.
В большом светлом кабинете сидел за столом господин Ракс. В его сияющей лысине отражалась хрустальная, спускавшаяся с потолка люстра-модерн.
Ракс был в меру тучен, в меру выхолен, откормлен. Он уже достиг тех ступеней благосостояния, когда человек, вынырнувший из ничтожества, сам натерпевшийся не мало нравственных плевков, может позволить себе роскошь, в соответствующих обстоятельствах, конечно, быть и резким, и надменным, и грубым…
Господин Ракс окинул вошедших через пенсне взглядом, по крайней мере, директора департамента. Ему ничего не сказал или сказал очень мало этот скромный, ежиком остриженный полковник, в защитном кителе — не френче, а просто кителе и, вдобавок не особенно свежем, — под мышкой вздувшийся портфель. К тому же посетитель не гвардеец, не князь, а всего-навсего полковник Тамбовцев.
В глубине кабинета за другим столом сидел еще кто-то. Окинув равнодушным взглядом вошедших, этот «кто-то» опять ушел в свою работу.
Сделав общий полупоклон, Тамбовцев направился к Раксу. Тот смотрел на полковника спокойно, ожидая и в мыслях не имея приподняться. И когда Тамбовцев подошел к нему вплотную, Ракс сидя протянул ему руку. Она повисла в воздухе. Тамбовцев не заметил ее.
— Воспитанные люди привстают, здороваясь! А когда к вам приходит офицер, находящийся при исполнении служебных обязанностей, вы должны стоять. Потрудитесь встать!
Ракс мгновенно вскочил, как встрепанный, и куда девалось его олимпийско-директорское величие.
— Я очень извиняюсь, право… Столько посетителей…
— Мне ваших извинений вовсе не надо. Я приехал по делу. Потрудитесь взглянуть, вот ордер, по которому я должен произвести обыск всех банковских книг и документов.
— Обыск? Почему обыск? На каком основании обыск? — побледнел Ракс. — Ваше превосходительство, ведь это ж нельзя так сразу! У нас громадный архив, это займет несколько дней.
— Ошибаетесь, господин Ракс, это займет ровно четверть часа. Я должен взять с собою такие и такие дела. — Тамбовцев назвал последовательно целый ряд номеров. — Остальное меня нисколько не интересует.
— Ваше превосходительство…
— Не называйте меня превосходительством, я не генерал.
— В таком случае… господин полковник, вы разрешите мне… согласитесь сами, это так неожиданно… известить моего патрона Мисаила Григорьевича Железно-градова.
— Не разрешаю ни в коем случае! Если нам с вами придется покинуть кабинет, — капитан, мой помощник, останется здесь на время, чтобы этот господин никому не звонил в телефон и не выходил отсюда, пока не будут в моих руках упомянутые дела.
Бледный, весь в холодной испарине, обмякнувший, Ракс, покорный, — будешь покорным! — своей судьбе, склонил голову.
— Как прикажете, как прикажете, ваше… господин полковник, я весь в вашем распоряжении.
Минут через двадцать пять Тамбовцев покинул «Марсельский банк». Его и без того пухлый портфель распух вдвое.
По широкой мраморной лестнице, вслед за неожиданным посетителем, скатился мячиком Ракс, выбежал на улицу с непокрытой головой, растерянный, проводил Тамбовцева до извозчика. Вернувшись, Ракс, с неподозреваемою легкостью, как чемпион-скороход, одним духом взбежал по лестнице, пронесся метеором мимо армии банковских служащих и, тяжело дыша, упав животом и грудью на свой стол, поспешил соединиться с Железноградовым.
— Алло, кабинет банкира и генерального консула республики Никарагуа Мисаила Григорьевича Железноградова.
Директор узнал голос лакея.
— Проси барина к телефону!
— Их превосходительство изволят кушать…
— Попроси немедленно, слышишь? Скажи: просит Ракс, господин Ракс, по очень важному делу.
— Хорошо, я доложу, а только приказано, когда изволят кушать, чтобы их не беспокоить.
Лакей удалился. Ракс, все еще тяжело дыша, ждал. Прошла минута-другая. Сначала директор слышал чавканье. Видимо, патрон, прежде чем заговорить, прожевывал что-нибудь вкусное по дороге из столовой в кабинет.
— Ну?.. — Чавк, чавк… — За каким чертом… — чавк, чавк… — вы меня беспокоите, Ракс? — Чавк, чавк…
— Мисаил Григорьевич, я очень извиняюсь, что оторвал вас, но вы понимаете — обыск…
— Ни слова больше по телефону, марш сию же минуту ко мне.
Железноградов вышел к Раксу с закапанной соусом салфеткой на груди.
Сбивчиво, перебиваясь, волнуясь, рассказал Ракс в чем дело.
— Только и всего? — спросил Железноградов, высмокивая языком неподатливый кусочек пищи, застрявшей между зубами.
— А разве… разве этого мало?
— Ракс, вы дурак!..
— Я?
— Натурально, вы, — не я же! Чепуха, вздор! Кто-то хочет сделать на мне карьеру, но это таки да не удастся! А вот что он сломает на мне свою шею, это таки да, верно, как говорят в городе Одессе. Я же вам говорил, что я на всех плюю с аэроплана.
— Но позвольте, Мисаил Григорьевич, в его руках дело касательно взаимоотношений с «Южным страховым обществом».
— С аэроплана!
— Затем относительно шведской стали.
— С аэроплана!
Ракс привел еще несколько, по его мнению, довольно рискованных дел и получал один и тот же неизменный ответ:
