– Сколь? Двадцать косых? Конечно, за меньше и мараться не стоит. А если двадцать на рыло… Ну, риск двойной, от ментов и от деловых…
– Без риска – только зарплата. Сколько у тебя выходит в месяц? На сигареты «Астра» хватает?
– Двадцать косых, значит? Погодь, дай подумать.
– Думай. Только не очень долго думай, время – деньги. У меня уже все подготовлено, вечером проведем акцию, и товар наш.
– С тобой на пару пойдем?
– С бабой и придурком один не управишься, что ли?
– Вообще-то меня не поманивает на такой гоп-стоп. Но с тобой на пару рискнул бы. Чего заежился? Хватит тебе на чужом горбу в рай ехать.
– Извини, Сережа, но ты балда. Будто и не слыхивал, что за групповое преступление срок больше. Если ты риска бояться стал, прими к сведению. В моей же акции риск минимальный, навар максимальный, и брать в дело третьего смысла нету. Пойдешь один, я подстрахую. А не хочешь, так иди вкалывай за зарплату. Вылезай, некогда мне.
– А-а, мать твою! Рискну, не в первый раз! Рвану на юг, заделаюсь фраером хоть разок в жизни. Ишачишь в зоне на «хозяина», на воле на тебя…
– Так не искать тебе замену?
– Не темни ты. Знал ведь, что лучше меня не найдешь. Когда?
– Часам к семи подъедешь на своем сером к кафе «Лето», там ждать буду.
– А шмотки ментовские?
– Будут. Все как договаривались.
– Лады. Ну, я пошел. Обещали к концу дня колбасу под бросить.
– Иди.
Пивной ларек рядом с продмагом – скверное соседство. Беседуют ли «друзья до гроба», накачиваясь пивом, дерутся ли в очереди лютые враги – словесная грязь льется и пенится, булькает на весь квартал. Женщины, девушки, дети, подростки слушают, смотрят, терпят, привыкают, перенимают.
Жаловались жильцы квартала и продавцы соседнего магазина:
– Житья нет от пивососов! В магазине шарашатся, в подъездах мочатся, взрослым не пройти, детям не погулять, уберите этот гадюшник!
Торговое начальство отвечало солидно:
– Наше дело – давать государству выручку, а за порядком пускай милиция глядит.
Милицейское начальство отвечало авторитетно:
– К каждому ларьку и подъезду милиционера не приставишь, пускай горпищеторг переносит пивную точку в другое место.
Были случаи, возле «точки» в драке убивали человека – вот тогда приезжала милиция. Опрашивала свидетелей, кто не успел смыться от греха, и уезжала. «Скорая» увозила труп. Ларек оставался, и возле него опять топталась, исходила матом толпа.
Курсант Юрий Иконников пятый день околачивался возле пивного ларька. С утра вместе с помятыми, небритыми, осипшими похмелягами дожидался желанной автоцистерны с пивзавода. На склоне дня, когда разбитная продавщица Файка звонко кричала из окошечка: «Задние, не стойте, кончаю бочку!» – все-таки терпеливо занимал очередь, перекуривал, договаривал, дослушивал завсегдатаев. Юру толкали, синюю его тенниску оплескивали пивной пеной, обругивали, обнимали, уважали, грозили. Разок пришлось слегка подраться, но занозистый блатной, испытав на себе отработанный тренировкой приемчик, сразу расхотел «качать права», зауважал.
Если человек каждый день топчется в пьющей компании, а сам и глотка не вкусил, это в конце концов начинает действовать ему на нервы. У Иконникова накопилась злость, стал портиться характер. Вон того, татуированного, что матерно кроет женщину, Юра так бы и отметелил… Однако и встрепанная, неряшливая женщина загибает в кровь и в душу еще хлеще, целится пустым бидоном в коротко стриженную башку. А Юра сидит на перевернутом ящике рядом с пожилым завсегдатаем, которого все тут зовут Кирюхой, и слушает, как тот, с трехлитровой банкой в руках и пеной у рта, орет, что торговая мафия – это и есть правящий класс в нашем государстве, потому что делают что хотят, хотят – торгуют, хотят – закроют, и управы на них нету, везде у них подмазано и схвачено, и народ мучают, обирают, мать их… Юра слушал, кивал, поддакивал. Пора бы уходить от Кирюхи, надоел. Старый пиво-сое уже дважды великодушно предлагал глотнуть из банки, и не скажешь ведь «на работе не пью».
– Не-е, – отвечал Юра нетрезвым голосом. – Вон моя очередь подходит, а у тебя у самого мало.
Но уйти медлил: через плечо Кирюхи отлично просматривались подходы к парикмахерской «Гармония»… и подходил к ней, озираясь на каждой ступеньке, тощий бледный парень в истертых отечественных джинсах и когда-то зеленой, выцветшей футболке. Тот самый парень, которого Юре показывали из райотдельского «газика». По словам старшего лейтенанта Мельникова, его зовут Слава Ципляков и он, вероятно, как-то связан с парикмахершей мужского салона Эльвирой Сорочкиной, а что это за связь, надо разгадать…
– У них же всякий-разный дефицит, у них все начальники во где! – пенился Кирюха, припадая то и дело к краю банки.
– Это точно, – кивал Юра.
Каждый денылсЦипляков ходит в парикмахерскую, а волосы год не стрижены, не чесаны, брить на прыщавой мордочке нечего. Сегодня в i руках у него новенький черный портфель-дипломат, идет он ему как корове седло.
У Юры глаз приметливый, недаром он Иконников, потомок Соликамских богомазов, умевших в лице
