У нас с Галкой каникулы

ее, схватила дят­ла, прижала его к груди. Он был живой, только очень дрожал, и сердечко у него билось тоненько-тоненько и час­то-часто, еще чаще, чем тикают часы. Мама взяла у меня дятла, села с ним прямо на землю, стала его осматривать.

А Кузя с криком перелетывал с куста на куст да так низко, что мы боялись, как бы он не клюнул маму. Но мама даже не думала его бояться, она кричала ему громко:

— Да не волнуйся ты, пожалуйста, ни перышка не упа­ло с твоего малыша, испугался он, только и всего. Теперь следи за ним в оба, это самая черная, самая злая кошка на свете.

Мы положили маленького дятла под дерево, а сами ото­шли в сторону. Мы думали, Кузя спустится к нему, а он только летал над ним и летал. И вдруг маленький дятел то­же захлопал крыльями, прыгнул на дерево, быстро, со­всем как Кузя, взобрался по нему до самого домика и сел на крылечко. Но Кузя подлетел к нему, крикнул ему что-то сердито, наверно «марш домой», и подтолкнул его клювом.

А черная кошка опять пришла к нам, но мама велела нам теперь гнать ее в три шеи. Она боялась, как бы эта злюка не вздумала охотиться еще и за бельчатами, они ча­сто бегали прямо по земле. Погоняются друг за другом, наиграются досыта, до отвала и сидят на большом пне, орешки кедровые щелкают. Это мы им орешки подсыпали. Спросит нас дед Володя или баба Ната, чего нам из горо­да привезти, а мы с Галкой:

— Кедровых орешков!

Нас бельчата уже почти не боялись, близко подпускали к себе, а один даже брал у меня орехи с ладони. Вежливо так, осторожно, совсем как его мама Соня.

ГАЛКА ЗАЩИЩАЕТ АЛЕШУ

Бабушка Анисья уехала погостить на Волгу в деревню к своей сестре и увезла с собой Колятку с Федей. Теперь мы уже не увидим их до следующего лета. А тут еще тетя Маша была в отпуске. Она все время что-нибудь делала. Теперь на окнах их дома висели новые занавески, пол блестел, как лакированный, на пороге лежала такая чисгая тряпка, что мы с Галкой и ступить на нее боялись, а полагалось об нее вытирать башмаки. Данилка строил свои высотные дома и кувыркался на траве в белых-белых тру­сиках. А еще тетя Маша окапывала яблони, чтоб им легче дышалось, варила варенье и пекла пироги с черникой. Она угощала нас пирогами, поила морсом из красной смороди­ны.

— Спасибо вам за то, что вы тут нашему Алеше так хорошо помогали,— сказала она раз.— Теперь отдыхайте. Перед школой обязательно надо отдохнуть. И к нам по­чаще в гости заглядывайте.

Мне хотелось ей сказать, что мы ни капельки не уста­ли, что это совсем неинтересно — просто в гости. Гораздо интереснее приносить им молоко и смотреть, как пьет его из большой кружки Дмитрий Иванович, пьет и не может напиться, до того любит он молоко. Интересно кормить Данилку кашей, рассказывать ему сказки. А еще лучше возить Дмитрия Ивановича по просеке и слушать о том, какие он придумывает дома. К Дмитрию Ивановичу теперь еще чаще приезжали из Москвы люди, тоже строители. Они все говорили, говорили. А Дмитрий Иванович все что-то рисовал на большом листе бумаги, наверно, свои будущие дома.

Я сказала тете Маше: «Спасибо, придем». Так полагает­ся отвечать, когда тебя приглашают в гости. А Галка ниче­го не сказала, она просто повернулась да пошла к калитке. И всю дорогу сердито бормотала:

— Нужны нам ее пироги с черникой, ходи потом с чер­ным ртом. Наша баба Ната еще лучше пироги печет. Наша баба Ната весь отпуск ездила больных гладить, даже операции делала. А эта тетя Маша все время дома, все время дома.

Галка, если обидется или рассердится на кого-нибудь, все скворчит и скворчит, как масло на горячей сковородке. А когда я обижусь, все молчу и думаю, молчу и думаю.

Мама заметила, что мы ходим скучные.

— Ну, что у вас там случилось, выкладывайте все по порядку,— велела она нам.

Я только пожала плечами, а Галка тут же все выпа­лила.

— На что же вы, чудаки, обиделись! — удивилась ма­ма.— Тетя Маша о вас же заботится, хочет, чтобы вы на­последок хорошенько отдохнули, а вы напридумали раз­ной чепухи.

Тут я тоже заступилась за тетю Машу:

— Она очень хорошо к нам относится. Она приглаша­ла нас почаще приходить к ним в гости.

Но мама сказала, что на нашем месте не стала бы осо­бенно надоедать людям. Отпуск бывает один раз в год, и тете Маше, наверно, хочется провести его в своей семье.

Мне от этих слов стало совсем грустно.

— А Алеша, он что, тоже своя семья? — спросила я.

— Не умничай,— ответила мама,— ты же прекрасно знаешь, что Алеша очень близкий им человек.

Баба Ната каждый день спрашивала нас про Дмитрия Ивановича. Мы с Галкой наперегонки рассказывали ей, что правая рука у Дмитрия Ивановича становится все силь­нее, что на левой руке уже шевелятся пальцы и Дмитрий Иванович говорит, что она тоже «берется за ум», а про то, что мы не ходим к Дмитрию Ивановичу, мы ей не сказали.

Теперь мы уже обижались не на тетю Машу, мы обижа­лись на Алешу за то, что он ни разу не пришел к нам. Мы все время спрашивали маму, не надо ли еще за чем-нибудь сбегать в магазин, потому что надеялись встретить там Алешу. Однажды нам мама сказала:

— Нет, ничего не надо. Спичек и соли вы натаскали на три года, а если вам хочется увидеть Алешу, возьмите да сбегайте к нему.

— Ну да, он же к нам не идет,— ответила я.— Он те­перь за тетей Машей хвостиком ходит.

— Да пенки с варенья лижет,— добавила Галка.— Он нам тоже не нужен, правда, Наталка?

Я ничего не ответила. Мне Алеша был очень нужен. И по Дмитрию Ивановичу я соскучилась. И по Данилке. Я смотрела, как кувыркаются, скачут по деревьям рыжень­кие бельчата, и мне так хотелось, чтоб их видели и Алеша с Данилкой. Я смотрела на розы, такие красивые, особен­но рано-рано утром с росинками-слезинками на лепестках. И мне хотелось, чтоб их увидели Дмитрий Иванович с Але­шей.

Еще у нас теперь была трапеция. Ее, конечно, сделала мама. Галка все время подтягивалась на трапеции, чтобы вырасти. Алеша и так был высоким, зато если бы он ку­выркался на трапеции, то похудел бы.

Мы встретили Алешу утром. Мы уже купили и отнесли домой молоко, и мама отпустила нас на луг. Алеша опять нарядился в свои клетчатые штаны. В одной руке он нес из магазина авоську со всякой всячиной, в другой бидон с молоком.

— Ой, здравствуйте! — крикнул он радостным голо­сом.— А я хотел за вами зайти, но подумал, что вы еще спите.

Галка сначала свистнула, потом сказала:

— Ого, да мы уже всех своих зверей и птах накор­мили, и грядки напоили, и сами поели-попили. Мы с шести часов топчемся, правда, Наталка?

Алеша рассмеялся и спросил Галку, где это она научи­лась так лихо свистеть.

— У деда Володи,— ответила Галка,— у кого же еще! Мы теперь с ним в два голоса свистим. Я уж умею «Легко на сердце» высвистывать и «Подмосковные вечера». Пони­маешь, петь я не очень умею, так дед мне сказал: «Тогда давай свисти». Вот так синица свистит.— Галка опять сви­стнула.— Хочешь, тебя научу?

— А я умею,— и Алеша тоже свистнул.

Галка выхватила у него бидон с молоком. Мы не пошли на луг, а пошли его провожать. Алеша рассказал нам, что был эти дни в городе, что скоро возвращаются из экспедиции его родители и они всей семьей поедут к дедушке в Ленинград.

Шли мы еле-еле, потому что много разговаривали, ведь Алеше надо было про свое рассказать, а нам про свое. И всем нам было весело. Мне только не понравилось, что Алеша опять надел клетчатые штаны, он, наверно, немнож­ко подрос, потому что штаны ему стали коротки, и Алеша уж совсем в них казался