было приятно познакомиться с учителем истории и чуть-чуть расширить свой кругозор. На Сашку Бадаяк даже не взглянул. Он уже и сам кое-что понял. И конечно, Бадаяку было немного обидно: хотел снять приличного правнука — и такая осечка!
После съемки ребята добелили коровник и отправились по домам. Пыхов Ким увязался за Ванятой. Он украдкой дергал приятеля за рукав, давал понять, что у него есть важная новость и они должны остаться наедине. У Кима всегда были про запас какие-нибудь истории. Иногда важные, а иногда — просто так. Ким смотрел на жизнь с особым пристрастием и поэтому иногда сгущал краски и делал поспешные выводы.
Ванята знал эту слабость Кима. Он не стал обижать приятеля, замедлил шаг, подождал, пока прошли мимо все ребята, спросил Кима:
— Что у тебя еще? Выкладывай...
Пыхов Ким виновато улыбался. Подыскивая какие-то важные, серьезные слова, надул обветренные щеки.
— Видал, как Бадаяк Сашку надул? — спросил он, — Правда, здорово!
— Иди ты! Ты всегда выдумываешь...
— Нет, я точно! Он Сашку совсем не снимал. Он его в сторону поставил. Сашка не попал в объектив. Заметил?
— Ну тебя... нашел о чем говорить!
Пыхов Ким обиделся. Разговор о Бадаяке — это всего лишь вступление, увертюра. Неужели Ванята не понимает?
— Я тебе про Сашку не то хотел рассказать, — с болью и укором произнес он. — Я по дружбе хотел, а ты...
— Говори тогда. Чего тянешь резину?
— Я не тяну. Он про твою маманю и парторга знаешь что набрехал? — Пыхов Ким запнулся, стараясь не глядеть на Ваняту, добавил: — Он... вот он чего... он говорит, парторг Трунова с фермы из-за твоей матери наладил. Он еще не так брешет. Он говорит, Платон Сергеевич за ней ухажерничает... Понял?
Слова эти, будто кипятком, обожгли Ваняту. Он круто повернулся к Пыхову Киму.
— Чего мелешь?
— Разве это я? Я всегда за тебя! Я тебе сам говорю — давай Сашке морду набьем!
— Чего глупости говоришь! — не слушая Кима, прохрипел Ванята.
— Я ж объяснил! Я что, виноват?
Ванята дрожал от злости.
— Ты, значит, так? Да?
Он схватил приятеля за грудки, встряхнул его быстро и порывисто.
— Я тебя за такие слова!
Пыхов Ким попятился, вырвался из рук Ваняты.
— Тю на тебя, сумасшедший! Чего ты!
Он отбежал в сторонку, с опаской смотрел на дикого приятеля. Поняв, что теперь он в безопасности, засунул руки в карманы и зашагал прочь.
Ванята растерянно стоял на дороге, смотрел вслед Киму. Скоро приятель скрылся вдали.
Ванята не пошел на речку. Подумал минутку и отправился напрямик по полю к мелькавшим за бугром избам.
По дороге вспоминал все, что рассказал Пыхов. Зря напустился он на приятеля. Надо было в самом деле избить «феномена», выдрать ему глаза. Пускай знает, не распускает язык!
Конечно, Ким не виноват! Это все Сашкин отец. Тут и сомневаться нечего! Трунов злился, что ему дали пинка, а мать назначили заведовать фермой. Сам запустил все на ферме, а теперь выкручивается и сваливает на других...
Платон Сергеевич приходил несколько раз к ним. Это точно. Он долбил с матерью книжку о кормовых рационах, подолгу рассказывал ей о колхозе, о каких-то знакомых и незнакомых Ваняте людях. Матери нравились эти разговоры. Когда парторг уходил — Ванята сразу заметил это, — мать становилась грустной и рассеянной, как бывает всегда с людьми, которые долго и терпеливо жили наедине со своими мыслями.
Ванята знал, как трудно сложилась у матери судьба, никогда не напоминал ей зря про отца. Фотография в простой сосновой рамке вызывала в нем чувство тоски и потерянного счастья. Он всегда завидовал мальчишкам и девчонкам, у которых был настоящий, живой отец.
Ванята с яростью размахивал на ходу рукой, до боли кусал сухие, шершавые губы. После разговора с Кимом ему стало вдруг как-то по-особому жаль и себя, и мать, и отца, которого он никогда не видел...
Почему же он не может постоять за мать как мужчина и рыцарь? Парторг называл его ежом, искал на лице какие-то колючки. Но это, скорее всего, лишь обидная и хитрая шутка. Конечно! Он и раньше догадывался...
Однажды, после встречи с парторгом, Ванята даже рассматривал себя в зеркале. Все было, как прежде. Никаких примет мужества Ванята не обнаружил: веснушки на лице, пуговица вместо носа, на голове — пучок жестких, растопыренных волос. Неужели он и в самом деле вот такой!
Размышляя о своей горькой участи, Ванята прошел полсела. И тут, с правой стороны улицы, неподалеку от Марфенькиной избы, неожиданно увидел парторга. В гимнастерке, застегнутой на все пуговицы, в синих галифе с вылинявшим малиновым кантом, он шел навстречу Ваняте быстрым солдатским шагом.
Сейчас, когда слились воедино в душе Ваняты все обиды и огорчения, он не хотел встречаться с парторгом. Он никого не желал видеть сейчас — ни друзей, ни врагов! Ванята растерянно поглядел вокруг. Он решил было шмыгнуть в чужую калитку, отсидеться за плетнем, пока пройдет парторг. Но Платон Сергеевич уже заметил Ваняту. Подошел к нему и, улыбаясь, сказал:
— Ну, еж, как дела? Мать дома?
Ванята молча и угрюмо смотрел в землю.
— Эге-гей! — воскликнул парторг. — Это что же такое — снова колючки? А ну, дай попробую...
Ванята отстранил руку парторга,
— Я не еж! Не надо...
— Чего сердишься? — удивленно спросил парторг, — Я ж шутя... Давай рассказывай: что у тебя?
Ванятой овладело чувство сопротивления и протеста. У него нет отца, но это не значит, что его можно допрашивать, посмеиваться над ним и называть ежом!
На языке Ваняты вертелись злые, обидные слова. Он ждал случая, чтобы сказать все это парторгу. Пускай он знает!
— Ну хватит тебе, — сказал парторг. — Говори, как живешь? Чего такой надутый?
Злые слова, которые уже сидели на самом кончике языка, неизвестно от чего рассыпались. Голос Ваняты дрогнул, сорвался.
— Я не надутый! — прохрипел он. — Я вам не еж! Я вам все объяснил. Вот!..
Платон Сергеевич опустил бровь. В узенькой, обметанной густыми ресницами щелочке глаз блеснул черный, тороплиный зрачок.
— То есть как это все? — удивился он. — Погоди-погоди, давай, друг, разберемся!..
Парторг протянул руку, чтобы обнять Ваняту и, возможно, сказать ему что-то серьезное и важное для них обоих. Но Ванята уклонился от этого объятия. Он отступил шаг в сторону, освободил дорогу парторгу.
— До свидания! — сказал он. — Вам, кажется, некогда...
Смущенный и сломленный тем, что произошло сейчас, Ванята миновал несколько домов, оглянулся. В эту самую минуту парторг тоже повернул голову. Будто почувствовал, что мальчишка, которого он назвал ежом, смотрит в его сторону.
Ванята тряхнул головой и еще быстрее зашагал к дому.
В избе никого не было. На столе возле окна лежали тетрадка и книжка с длинным, скучным названием — «Кормовые рационы для крупного рогатого скота». Ванята постоял, вспомнил что-то, полез в чемодан и вынул из него фотографию в простой сосновой рамке. С фотографии удивленно, будто после долгой
