— Есть кто живой в этой куче развалин, кроме сов да летучих мышей?
Очнувшись от забытья, леди Эмили собрала последние силы и крикнула в ответ, что здесь держат в заточении несчастную девушку, которая готова щедро заплатить тому, кто ее освободит и поможет вернуться к друзьям.
Вопрошавший, как видно, услышал ее голос, хоть и очень слабый, и немедленно выбил дверь комнаты. На пороге предстал высокий, атлетически сложенный человек в крестьянской одежде, вооруженный дробовиком.
— Что это вы, бедняжечка, такая худая да бледная? — спросил он, подходя ближе.
Леди Эмили коротко ответила, что ничего не ела уже три дня, и умоляла во имя неба дать ей хоть какой-нибудь еды. Незнакомец тотчас достал из котомки кусок хлеба с сыром. Пока леди Эмили утоляла голод этой грубой, хоть и вполне доброкачественной пищей, ее спаситель рассказал, что зовут его Дик- Забияка и что, занимаясь понемногу браконьерством, он наткнулся в лесу на полуразрушенную башню, из праздного любопытства залез в выбитое окно и, блуждая по пустынным залам, к ужасу своему, обнаружил мертвое тело безобразной старухи, показавшейся ему похожей на самую настоящую ведьму. Предположив, что в замке могут найтись и еще обитатели, он бродил и вопил, пока не добрался до комнаты леди Эмили и, таким образом, волею небес спас ее от голодной смерти.
На следующий день, похоронив старую Берту под грудой камней, Дик отправился в Витрополь вместе со своей подопечной. По просьбе леди Эмили он проводил ее к дворцу Ватерлоо. Здесь она вверила себя покровительству герцогини. Дика одарили так щедро, что у него сердце возрадовалось, и отпустили с честью.
Матушка приняла несчастную девицу с такою добротой и заботой, что вскоре завоевала ее полное доверие, и повесть о любовных горестях леди Эмили достигла сочувственного слуха ее любимой покровительницы. Горе леди Эмили при известии об аресте лорда Сен-Клера за государственную измену невозможно описать словами; оставим это воображению читателя. Наконец, счастливая встреча с лихвой возместила бедняжке все перенесенные страдания. Возлюбленный вернулся к ней, живой и с незапятнанной честью. Славный старик, маркиз Чарлсуорт, после недолгих уговоров дал согласие на их брак, и, насколько мне известно, не было еще на свете такого прочного и долгого счастья, как то, что выпало на долю благородного графа Сен-Клера и прекрасной леди Эмили Чарлсуорт.
Итак, заканчивая свой краткий и безыскусный рассказ, я напоследок добавлю несколько слов о судьбе полковника Перси и его сообщников.
Смертный приговор полковнику позднее заменили изгнанием на шестнадцать лет. За это время он много ездил по свету, был то пиратом, то предводителем разбойников, ведя самый распутный и непотребный образ жизни. По окончании срока изгнания он вернулся в Витрополь с пошатнувшимися здоровьем и состоянием и сразу предъявил права на наследство своего дяди, герцога Бофора, скончавшегося некоторое время назад. Однако, наведя справки, он узнал, что дядя вскоре после его позорного разоблачения женился и стал отцом двух сыновей — одному из них соответственно достались поместья и титул. Потерпев неудачу в своих ожиданиях, полковник обратился к политике. Родня от него отреклась, и тогда он взял себе фальшивое имя, отказавшись от настоящего. Немногие в наши дни способны узнать в демагоге, вечно подстрекающем к крамоле и мятежу, потрепанном и поблекшем от разгульной жизни Александре Шельме, виконте Элрингтоне, некогда блестящего красавца, полковника Августа Перси.
Эндрю, отбыв свой срок на каторге, пошел работать в типографию мальчишкой на побегушках; затем дослужился до наборщика и, будучи по складу натуры сквалыгой и скаредой, в конце концов скопил достаточно денег, чтобы приобрести патент и вступить в военную службу. Позднее он занялся сочинительством, публиковал слюнявые вирши, именуя их стихами, и сопливые бредни, величая их романами.
Нет нужды добавлять новые подробности. Многие наши современники разглядят ранний эпизод из жизни капитана Древа в этой повести о зеленом карлике.
Секрет[60]
Глава 1
Стоял ясный летний день. Последние три часа в витропольском министерстве внутренних дел царила мертвая тишина, нарушаемая лишь скрипом перочинных ножичков и стуком падающих линеек, редким кашлем или шепотком, а по временам — короткими властными указаниями министра. Наконец сие важное лицо, покончив с чтением двух или трех десятков депеш, обратилось к щуплому молодому джентльмену, исполнявшему обязанности главного клерка.
— Мистер Раймер, вы не скажете, который час?
— Конечно, милорд! — И рьяный служащий, вместо того чтобы вытащить карманные часы, как сделал бы на его месте любой другой, резво вскочил со стула и подбежал к окну — взглянуть, где сейчас солнце. Завершив астрономические наблюдения, он ответил: — Ровно двенадцать, милорд.
— Отлично, — сказал маркиз. — Можете заканчивать работу. Мистер Раймер, проследите, чтобы все столы были заперты и на полу не валялись бумажки.
С этими словами он, взяв перчатки и шляпу, величавой поступью направился к вестибюлю, однако шушуканье за спиной заставило его остановиться.
— В чем дело? — обернулся маркиз. — Надеюсь, у нас тут не разногласия?
— Нет, милорд, — отвечал плечистый молодой человек самого забиячливого вида, обладатель огненно-рыжей шевелюры, — но… но… ваша милость забыли, что… что…
— Что именно я забыл? — нетерпеливо спросил маркиз.
— Просто сегодня полутабельный[61] день… и… и…
— Ясно, — с улыбкой ответил его начальник. — Можете более не напрягать свою деликатность, Фланнаган. Как я понял, вы ждете обычного в таких случаях подарка. Спасибо, что напомнили. Столько хватит?
И он, открыв бумажник, положил на ближайший стол двадцатифунтовый банковский билет.
— Вы чересчур щедры, милорд, — начал Фланнаган, но министр со смехом приложил палец к губам и, снисходительно кивнув остальным клеркам, быстро сошел по лестнице и зашагал прочь, желая избегнуть шумных изъявлений благодарности, несущихся ему вдогонку.
Напротив великолепного министерства внутренних дел высилось не менее великолепное министерство колоний; как раз когда Артур, маркиз Доуро, вышел из первого здания, Эдвард Стенли Сидни показался из второго. Они встретились посередине длинной широкой улицы.
— Как вы сегодня, Нед? — спросил мой брат, пожимая ему руку. — Уж наверное, славная погодка вас хоть немного взбодрила?
— Мой дорогой Доуро, — со слабой улыбкой ответствовал мистер Сидни. — Ясный, погожий день может порадовать и, без сомнения, радует здоровых и беспечных. Что до меня, мои тело и дух так изнурены заботами общественной и частной жизни, что мне все равно, светит ли солнце или идет дождь.
— Чепуха, — произнес Артур, и его лицо приняло то неприятное выражение, которое генерал Торнтон описывает глаголом «косоротиться». — Прекратите свое нытье, Нед, оно меня утомляет. Скажите, вы помните, что сегодня во всех департаментах казначейства полутабельный день?
— Да, и упомянутое обстоятельство стоило мне некоторой суммы. По моему мнению, этот глупый старый обычай надо запретить — он разорителен.
— И сколько же вы дали своим бедолагам?
— Два соверена[62].
