Глеб рассказал Варе все, что знал, даже про козла Фильку и про то, что Лука сохнет по Зине-Зинуле.
Но Варя и этому не удивилась.
— По мне тоже один мальчишка сохнул, — сообщила она. — Еще в третьем классе. А потом я треснула его линейкой по лбу, он и перестал.
Варя на минуту задумалась, а потом спросила;
— А Фильке ты махорку давал?
— Нет. А зачем?
— А чтобы не вредничал... Когда козлы бодаются, им всегда махорку дают нюхать.
Они снова начали говорить про Зину-Зинулю.
Раз телеграмма пришла сюда, значит, Зинуля убежала сюда. Убегать ей больше некуда.
Все это, конечно, было так.
Но почему Зинули до сих пор нет? Заблудилась? Конечно, заблудилась!
Глеб первый понял. А когда он понял, то хлопнул себя по лбу и сам себе сказал: «Вот это здорово так здорово!»
Дело в том, что Глебу пришла в голову гениальная мысль: пойти в тайгу, разыскать там заблудившуюся Зину-Зинулю и привести ее сюда.
А что, разве не здорово!
Варе такой план тоже понравился, и она тоже сказала, что это здорово.
— Давай сейчас и пойдем, — сказала она. — Я напишу папе письмо, и пойдем.
Варя вырвала из тетрадки новый листок, склонила голову и, высунув язык, начала скрипеть пером.
А Глеб стоял у нее за спиной и нервничал:
— Ты сокращенно пиши! Ты когда так напишешь!
Варя спрятала на минуту язык и снизу вверх посмотрела на Глеба:
— Не. Сокращенно нельзя. Папа по-сокращенному не понимает.
Но вот наконец она закончила свое сочинение.
Промокнула промокашкой, подышала на круглые лиловые буквы и с выражением прочла:
— «Дорогой папа!
Мы с Глебом ушли к маме. Мы ушли не насовсем. Ты не бойся. Бояться нечего.
До свиданья. Твоя дочь Варя».
Варя положила письмо на самое видное место, придавила его сверху чернильницей, а тот листочек, на котором записывала телеграмму, свернула в трубочку и подожгла спичкой.
— Теперь все в порядке, — сказала она. — Теперь пошли.
Глава седьмая
Лодку, на которой плыли Глеб и Варя, специально сделали для того, чтобы она перевертывалась.
Как чуть что, сразу черпает воду бортом.
Даже кашлянуть как следует и то нельзя. Просто — не дыши.
А Глеб как раз плохо плавал. Разве в Зеленухе научишься? Зеленуху вброд и воробей перейдет!
Варя с первой же минуты начала всем командовать.
Глеб говорит: «Пойдем пешком», а Варя уперлась, и ни в какую: «Поплывем на лодке. Я люблю на лодке плавать».
В лесном поселке Глебом никто не командовал. Только скажешь Кольке Пухову: «А ну, цыц!» — он и молчит.
А тут — на тебе! Делай только то, что ей нравится.
Глеб опустил, например, руку в воду и стал слушать, как вода журчит между пальцами.
А Варе это, видите ли, не по душе.
Замахнулась веслом и кричит:
— Вытащи руку, а то я тебя по горбу огрею!
А еще называется девочкой!..
Лодка шла у самого берега.
На середине с гулом перекатывалась на шиверах быстрая, ключевой чистоты вода.
Варя с трудом выгребала против течения. Синяя в белый горошек кофточка ее прилипла к плечам, на лбу светились мелкие прозрачные капли.
Но Варя не признавалась, что ей уже невмоготу.
Вытерла мимоходом потный лоб, посмотрела на Глеба злыми глазами и сказала:
— Ты, Глеб, смотри, как надо грести. Ты не опускай весло глубоко. Ты поверху греби.
А Глеб смотрит на нее и молчит.
Когда в лодку садились, так весло прямо из рук вырвала, а теперь вот как, теперь вот каким голосом поет...
В конце концов Варя поняла, что хитростью тут ничего не сделаешь.
Подчалила к берегу, чтобы лодку не унесло течением, и сказала:
— Ты чего так сидишь? Ты так не сиди. Бери весло!
Ну вот, так бы и давно. Хвастунья!
Глеб взял весло и начал грести.
Лодка вильнула вправо, вильнула влево, повертелась, а потом вдруг пошла до того ровно и быстро, что Варя даже вздохнула от огорчения и зависти.
В душе Глеба все пело и танцевало.
Первый раз в жизни взял весло — и вот как!
Чего не сделает настоящий мужчина, если захочет...
Лодка плыла все вперед и вперед.
Исчезли, будто никогда их и не было, высокие глинистые берега. Река стала шире, спокойнее. Вдоль плесов, отражаясь в тихой воде, тянулись одна за другой белые застенчивые березки, приосанившись, глядели свысока в зеркальную гладь медноствольные сосны.
Варя сидела на носу лодки задумчивая, грустная. И Глебу тоже неизвестно от чего стало вдруг грустно. Так бы плыл и плыл по этой лесной реке. Плыл и молчал...
Но плыть без конца и молчать опасно. Так и в самом деле уплывешь на самый конец света.
Глеб поглядел вокруг, подумал и погнал лодку к берегу.
Они привязали лодку к толстому черному корню сосны, огляделись по сторонам.
Глеб сразу же узнал эти места. Вон полянка, на которой он переобувал сапоги, вон и береза с тремя белыми тонкими стволами, а вон и едва заметная охотничья тропа, по которой они шли вчера.
Глеб уверенно вел Варю по тайге: там повернет направо, там — налево. Кинет глазом по сторонам и снова идет и идет.
Варя, конечно, поняла, что это за человек, Глеб.
То хвасталась, покрикивала на него, а то вдруг притихла.
Хо-хо, «отчаянная»! Она еще узнает, кто отчаянный, а кто не отчаянный. На словах и Колька Пухов отчаянный!
Все шло как по маслу. Свежая, проложенная этим летом охотничья тропа вела вперед лучше компаса.
Еще немного, еще чуть-чуть, и на тропе этой вдруг покажется в своем белом платье Зина-Зинуля.
«О, как я благодарна вам, мои отважные спасители! Особенно тебе, Глеб. И ты мне, Глеб, разреши, нет, ты мне обязательно разреши конкретно поговорить с твоим братом».
Глеб немножко поломается, а потом скажет:
«Я согласен. Только не говори ничего лишнего и не приукрашивай. Я это сделал не для Луки. Я выполнил свой долг».
