Глеб и Варя пришли к тому месту, где десятиклассники рубили в тайге просеку, то есть длинный узкий коридор.
Когда-нибудь по этому коридору с шумом и грохотом помчатся товарные и пассажирские поезда. Далеко-далеко, к высоким, не видимым отсюда берегам сибирской реки Лены.
А там уже плыви на пароходе куда хочешь — хоть в Якутск, хоть в порт Тикси, где днем и ночью бьют в причалы тяжелые холодные волны моря Лаптевых, хоть в Северный Ледовитый океан.
Да, это совсем неплохо — прокатиться на скором поезде по новой таежной дороге, а потом забраться на пароход, на самую верхнюю палубу и посмотреть оттуда, что там кругом делается и как там живется в неведомых далеких краях.
Только уж очень долго ждать.
А ждать долго Глеб не любил. Ему если бы раз-раз — и готово. Вот тогда бы да! Тогда дело другое!
В тайге стучали топоры. От земли тянуло крепкими, немного печальными запахами свежей порубки.
Срубленных деревьев было совсем мало.
Раз, два, три, четыре, пять...
Варя пересчитала их по пальцам и сказала:
— Вот это и есть тридцать два процента. А если сто процентов, так это вон до той лиственницы. Понял?
Но Глеб и без Вари все прекрасно понимал.
Вместе со всеми был на просеке и Георгий Лукич.
В стареньком железнодорожном кителе, с закатанными до локтя рукавами он стоял возле Димки Кучерова и учил его уму-разуму.
— Ты подсекай! — убеждал он Димку. — Ну, вот так... Да не так же! Я ж тебе говорю — подсекай... Какой ты, право, бестолковый!
Димка безропотно слушал Георгия Лукича и старался, как видно, изо всех сил. Длинные волосы его мотались из стороны в сторону, из-под топора летели куда попало белые щепки.
Георгий Лукич постоял еще немного возле Димки, покачал головой, как будто бы хотел сказать: «Эх ты, дурак ты, дурак. Хоть учи тебя, хоть не учи, все равно толку не будет», — и пошел к Луке.
Глеб смотрел на Луку и ждал бури.
Лука не Димка, Лука «бестолкового» не стерпит. Лука не такой...
Георгий Лукич и Лука стояли далеко от Глеба. Что они там говорили, Глеб не слышал.
Но Глеб и так понимал, что Георгий Лукич разговаривал с Лукой совсем иначе, чем с Лордом. Ну да, один раз он даже улыбнулся, а потом вытащил портсигар и протянул Луке.
Вот это номер! Возьмет Лука папиросу или не возьмет?
Варя стояла рядом с Глебом и тоже внимательно наблюдала за отцом и Лукой.
Когда Георгий Лукич протянул Луке портсигар, она толкнула Глеба в бок и сказала:
— Смотри, мириться начинают!
А Глеб в эту минуту сам не понимал, чего ему хочется.
Ему и хотелось, чтобы Лука взял папиросу, и в то же время не хотелось.
Подумаешь, какой нашелся! Сначала вверх тормашками выбрасывать хотел, а теперь папиросы дает.
«Не бери, Лука, не бери!»
А кто-то другой беспокойно копошился в душе Глеба и шептал:
«Ну ладно уж, бери, чего стоишь?»
Лука папиросу не взял, и Глебу от этого сразу стало как-то не по себе.
— Не взял, — грустно сказал он, — не хочет мириться.
Варя хрюкнула и сразу же прикрыла рот ладонью.
— Чего ты хрюкаешь? Весело, да?
— Не. Мне не весело. Разве с одного раза мирятся? С одного раза никто не мирится.
Тут Глеб сделал вид, будто ему все равно — хотят они мириться или не хотят.
Если Георгий Лукич мириться хочет, так пускай не пишет на доске.
Если б Глеб курил, так он бы тоже не взял. Ни одной штуки. Очень нужно!
Глеб пошел вдоль просеки и начал приглядываться, где тут найти подходящий прут и вырезать хороший свисток.
Вскоре ему попался высокий, раскидистый куст черемухи. Черемуха уж отцвела, но ветки были еще по- весеннему гибкими и кора от них сразу же отлипала.
Только постучи колодкой ножичка, только поверти осторожно пальцами — и готово.
Варя занялась своим делом. Ходила от дерева к дереву, рвала цветы и пела какую-то странную песенку:
Свисток у Глеба получился что надо.
Приложил к губам, надул щеки и сам удивился.
Ого! Вот это да! Если бы Колька Пухов увидел такой свисток, сразу бы от зависти умер.
Глеб оглянулся и только тут заметил, что Варя куда-то исчезла.
А если никто не слушает, какой интерес свистеть. Совсем никакого интереса нет.
Глеб решил вырезать еще один свисток и подарить Варе. Вдвоем-то свистеть веселее.
Глеб принялся за дело и решил вырезать этот свисток еще получше прежнего. С переливами, с веселыми, как у певчих птиц, голосами.
Но окончить это дело Глебу не удалось.
Только начал колотить ножичком по коре, откуда ни возьмись, появилась Варя.
Лицо у нее было озабоченное, взволнованное.
— Глеб! — сказала Варя. — Димка Кучеров опять спит.
— Как — спит?
— Так... протянул ноги и спит. Я сама видела.
Это, конечно, было нахальство. У Луки больная рука, а он работает. А у Димки ничего не болит, а он спит.
Варя тоже заявила, что это нахальство и свинство.
— Он, наверное, нарочно спит! Он, наверное, хочет, чтобы они обратно поссорились? — спросила она.
— Он не нарочно... он вообще такой, — сказал Глеб. — Он в классе тоже спал.
Варя не знала Димку и поэтому не поверила Глебу. Она была убеждена, что Димка завалился спать назло отцу.
— Я сейчас пойду, и я ему сейчас скажу, — заявила она. — Я ему такое скажу, что он сразу подскочит,
Глеб усмехнулся и пошел за Варей.
Димка спал лицом вверх.
Худой, загорелый, с узенькой курчавой полоской белокурых усов на губе.
Варя подошла к Димке, укоризненно посмотрела на него и сказала:
— Димка, ты почему спишь? Ты не спи, ты вставай!
