– Талмонд Могучий, я слышал о вас и о ваших подвигах еще в школе. Учитель нам даже задал выучить наизусть старинную балладу.
И он запел высоким чистым баритоном:
Его голос прервался.
– Как там дальше? Вы поведете свободные народы в бой против могущества тьмы… или повели… – Он запутался во временах.
Человек, который назвал себя Талмондом, посмотрел на него с нескрываемым удивлением. Затем он с силой почесал бороду, раздавив при этом явно не одну блоху.
– Мне кажется, ваш друг не в себе. Должно быть, он перегрелся, – проворчал он.
Бурин попытался спасти ситуацию:
– Мы пришли из одной очень далекой страны, господин Талмонд, и там рассказывают странные истории об Империи…
Сразу же он сообразил, что Империя не существует вообще в этом времени. Талмонд поднялся. Теперь, при дневном свете, он казался больше и мощнее, чем прежде. Его внушительный живот округлился над глубоко сидящим ремнем.
– Это безрассудно – идти против темных властителей, и, разумеется, у меня нет никакого желания делать это. И простите меня, уважаемые, но сейчас я должен расплатиться в известном вам притоне.
Альдо повернулся к Бурину:
– Но он не может просто так взять и уйти, как будто ничего не произошло. Он – герой, а герои в легендах так не поступают.
– Это – действительность, а вот мы – это действительно легенда, – кротко заметил Гилфалас. – И я боюсь, что эта действительность такова, какой мы ее знаем из страшных снов. Ты помнишь: «Талмонд Дикий казнен мечом; Хельмонд Бастард, его сын, повешен». Так будет.
Одноглазый уже на ходу обернулся, сказав:
– А если вы меня хотите запугать, то, во-первых, нет у меня никакого сына, а во-вторых, это пока еще моя родина, и никто мне здесь не причинит вреда. Но раз уж вы меня вытащили из канавы, я не хочу показаться скрягой и угощу вас едой и бокалом вина. А потом идите своей дорогой.
Гилфалас и Бурин переглянулись, как бы желая сказать: «Лучше это, чем ничего».
Альдо, который еще не мог прийти в себя из-за того, что его герой оказался простым смертным, пожал плечами.
Вероятно, небезопасно, если мы сейчас пойдем в город, подумал он. Кто может быть уверен, что они ищут не нас?
Альдо еще не забыл об их злоключениях в Турионе.
– Вероятно, Гилфалас мог бы сотворить чудо, как тогда… – заключил он вслух.
Эльф возразил:
– Этот обман не удастся в городе. Мы, эльфы, в подобных случаях просто-напросто обматываем кусок ткани вокруг головы, чтобы не было видно ушей. Наверное, это могло помочь и тебе. А что касается Бурина, то коротышки есть везде.
– Я не коротышка! – зашумел Бурин. – Для гнома я просто гигант. Лучше скажи мне, что мы сделаем с нашим слабеньким и действительно крохотным больгом?
Альдо усмехнулся:
– Думаю, что мы могли бы надеть на него шкуру и вести с собой как дрессированного медведя…
Горбац сделал шаг к нему и зарычал.
– Я Горбац! – прогремел он в наилучшей больгской манере. – Двадцатый легион, двенадцатая когорта, вторая манипула. А танцевать будешь ты!
Это прозвучало устрашающе, но не слишком правдоподобно.
Альдо ухмыльнулся. По-видимому, у больга имелось и чувство юмора. Он удивлял фолька снова и снова.
– Ну что, господа? – сверху раздался голос Талмонда. Пока они спорили, он уже успел подняться на склон. – Вы желаете продолжить беседу или предпочтете пиво?
Ранним утром для пересохшего горла это была наилучшая перспектива.
Тем временем городок просыпался. В узеньких переулках было еще тихо, лишь слышались лай собак да мяуканье кошек, которые бродили по крышам, вернувшись с ночной охоты. Где-то закричал петух, встречая утро. Затем послышалось кудахтанье его большой семьи, пока глухой шлепок брошенной кем-то туфли и вскрик птицы не поставили точку в утреннем концерте.
Перекосившиеся щитовые домики с выступающими крытыми балкончиками казались втиснутыми в переулок. Здесь и там были открыты окна. Содержание кем-то вылитого ночного горшка чуть не угодило на голову Талмонда, и его ловкий отскок был не менее удивителен, чем количество брани, последовавшей затем.
Через полуоткрытое окно высунулась голова женщины в ночном чепце.
– Что это вы в такую рань шляетесь по улице… – начала было она. Но через мгновение осеклась и воздела руки к небу: – Мать Всего Сущего, это же он! Это он!
