– Ну раз он готов пойти на попятный, ты тоже не упрямься. Ради всего святого, во имя памяти твоего покойного отца, забудь ты это!
Было уже поздно, и я не рассчитывал увидеться сегодня с Лейли, но зато я лег спать, думая о ней и надеясь встретиться с ней завтра.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Не знаю, сколько прошло времени, но вдруг меня разбудили чьи-то крики. Они доносились издалека. Человек вскрикивал коротко и невнятно, словно ему зажимали рот.
– Вор!.. Во… о… ор! Вор!
Я подскочил. Отец и мать тоже уже не спали. Мы внимательно прислушались. Очередной крик развеял все наши сомнения – да, это вопил дядюшка Наполеон. Это его голос несся с балкона в сад. Неожиданно крики смолкли, раздался топот и шум возни. Родители, я и сестра откинули москитные сетки и выбежали во двор. Наш слуга, прихватив палку, ринулся к дому дядюшки. Мы – кто в пижаме, кто в ночной рубашке – помчались следом.
Маш-Касем, видать, только что продравший глаза, открыл нам дверь. На пороге своей комнаты застыли перепуганные Лейли и ее брат.
– Что случилось, Маш-Касем?
– Зачем мне врать?! Я…
– Это ага кричал?
– Вроде как они.
Через анфиладу бесконечных комнат мы бросились к балкону, где на широкой деревянной кровати обычно спал летом дядюшка Наполеон. Но дверь, ведущая из комнаты дядюшки на балкон, была заперта. На наш энергичный стук никто не ответил.
Маш-Касем с силой хлопнул себя по лбу:
– Ох, горе горькое! Украли нашего агу! Мать Лейли, женщина сравнительно молодая, запричитала:
– Ага! Ага! Где же ты?.. Господи, боже мой, похитили его, похитили!
Мой отец попытался успокоить ее.
Мать Лейли была второй женой дядюшки. Со своей первой супругой он прожил тринадцать лет и развелся под тем предлогом, что она не рожала ему детей. Этот развод оставил в жизни дядюшки глубокий след, поскольку он усматривал в нем разительное сходство с разводом Наполеона Бонапарта и Жозефины, расставшихся после тринадцати лет супружеской жизни. Лишь впоследствии мы догадались, что именно это обстоятельство побудило дядюшку в дальнейшем строить свою жизнь, копируя судьбу французского императора.
Отец приказал Маш-Касему принести лестницу и первым полез по ней со двора на балкон. За ним с ружьем в руке последовал дядя Полковник, подоспевший из своего дома в белой ночной рубахе и подштанниках. Пури и я тоже торопливо вскарабкались наверх. Одна из двух веревок, натягивавших москитную сетку над ложем дядюшки Наполеона, была оборвана, и сетка криво свисала прямо на кровать. Но самого дядюшки нигде не было. Мать Лейли спросила из-за двери дрожащим голосом:
– Что там случилось? Где ага?.. Откройте дверь!
– Зачем же врать?! Вроде как сгинул наш ага. Пропал вовсе.
И тут раздался чей-то тихий стон. Мы огляделись по сторонам. Стон доносился из – под кровати. Отец первым нагнулся и заглянул туда.
– Вот – те на! Ага, что это вы там делаете?
Из – под кровати снова раздался слабый голос, но слов было не разобрать, точно у дядюшки отнялся язык. Отец с Маш-Касемом отодвинули кровать от стены и с помощью остальных ухватили дядюшку Наполеона под мышки, подняли с пола и положили на постель.
– Ага, чего это вы вдруг под кровать залезли? Где вор?
Но глаза дядюшки были закрыты, а побелевшие губы дрожали.
Маш-Касем принялся растирать ему руки. Дверь открыли, и на балкон ворвались женщины и дети. Лейли, увидев, в каком плачевном состоянии пребывает ее отец, ударилась в слезы, а ее мать стала исступленно бить себя в грудь.
Маш-Касем пробормотал:
– Похоже, змея агу ужалила!
Мать Лейли крикнула:
– Ну что вы стоите? Сделайте что-нибудь!
– Маш-Касем, беги за доктором Насером оль-Хокама!.. Скажи, пусть немедленно идет сюда!
Вскоре подоспел и доктор Насер оль-Хокама. Он был в нижнем белье, но в руке держал неизменный саквояж. Осмотрев дядюшку, доктор сказал:
– Жить вам не тужить!.. Ничего страшного. Просто он слегка испугался, – и, накапав в стакан с водой несколько капель, влил лекарство в рот дядюшке.
Через минуту – две дядюшка открыл глаза. Первые несколько секунд он недоуменно озирался по сторонам, потом взгляд его остановился на докторе. Неожиданно дядюшка яростно сбросил со своей груди руку доктора и хриплым от злости голосом выдавил:
– Уж лучше умереть, чем видеть перед собой предателя и лжеца!
