благодарить, что я согласился вместо генерала разговаривать с полковником.
Бедняга бросил обеспокоенный взгляд на Асадолла-мирзу и моего отца и продолжал:
– Так вот, этот полковник… который пользуется большим доверием Черчилля… говорят даже, что он его правая рука и подлинный руководитель всех английских войск, он – индиец…
Асадолла-мирза зажмурился. Дядюшка Наполеон как-то странно скривил губы. Лицо его побелело. Глухим, сразу севшим голосом, он повторил:
– Индиец… индиец!
Маш-Касем вдруг всплеснул руками:
– Ох, голубчики вы мои! Спасенья от этих индийцев нету!
Полковник, казалось, боясь потерять нить разговора, беспомощно забормотал:
– Этот Эштияг-хан такой человек, такой человек… вице-король Индии без его совета шагу не сделает…
К счастью, вмешательство Асадолла-мирзы предотвратило трагедию, которую предвещал ужасный вид дядюшки Наполеона.
– Моменто, господин Полковник, не забудьте, что полковнику Эштияг-хану пожалован титул «сэр». К нему следует обращаться сэр Эштияг-хан.
Упоминание словечка «сэр» произвело на дядюшку Наполеона чудотворное действие. Он сразу притих – будто огонь, на который плеснули водой. Через минуту он совсем другим тоном проговорил:
– Если он полномочный представитель англичан, мне-то какая разница…
Асадолла-мирза и остальные облегченно вздохнули. В этот момент отец, стоявший у окна, выглянул во двор и крикнул:
– Эй, Ширали, у вас дело какое-нибудь?
Снаружи послышался грубый, хриплый голос Ширали:
– Здравствуйте, здравствуйте…
Но прежде чем он успел ответить отцу, дядюшка Наполеон сказал:
– Пусть войдет. Я ему велел заглянуть к вам, чтобы было кому чай подать.
Отец опять высунулся во двор:
– Ширали, будьте как дома! Наши ушли все… Сами налейте себе чайку, прошу вас! Там внизу самовар стоит.
Присутствующие только взглядами обменялись, не говоря ни слова. Не было никаких сомнений, что дядюшка предусмотрел все. Даже позвал Ширали, чтобы тот был под рукой в случае необходимости.
Дядюшка по-прежнему сидел в кресле, а четверо других участников мирной конференции стояли по углам. Даже Асадолла-мирза, обычно неспособный помолчать и минуты, не разжимал рта. Наконец, тишину нарушил голос Маш-Касема:
– Так чего же этот англичанский индиец не идет? Очень я беспокоюсь. Прости господи, был у меня один земляк…
– Маш-Касем! – заворчал Полковник, но тот не умолкал:
– Ей-богу, зачем врать? До могилы-то…
К счастью, с лестницы послышался пропитой голос Ширали:
– Ага, гость ваш пришел.
Дядюшка поспешно встал, знаком приказал всем занять указанные места, провел рукой по ордену на лацкане пиджака и застыл в ожидании.
Ширали распахнул дверь. Ефрейтор Эштияг, то бишь полковник сэр Эштияг-хан, оказался низеньким, толстым индийцем. Он был одет в летнюю военную форму – рубашку с короткими рукавами и шорты. У пояса висела пустая кобура, которую он открыл так, чтобы отсутствие в ней револьвера бросалось в глаза.
Войдя, он щелкнул каблуками и, отдав честь по-военному, проговорил:
– Гуд афтернун, сэр! Хау ду-ю-ду!
Дядюшка, вытянувшийся по стойке «смирно» и побледневший, поднес руку к виску. Но торжественность момента, видно, так повлияла на него – впрочем, как и на остальных присутствовавших, – что никто не ответил Эштияг-хану. Только Маш-Касем откликнулся:
– И вы тоже будьте здоровы.
Вмешательство Маш-Касема пробудило Асадолла-мирзу, который поспешно сказал:
– Гуд афтернун, сэр Эштияг-хан.
Индиец что-то проговорил по-английски, – мне показалось, что он возразил против титула «сэр», поскольку, очевидно, подобное обращение было ему непривычно, но по знаку Асадолла-мирзы замолчал.
После того как дядюшка и индиец пожали друг другу руки – индиец при этом вновь щелкнул каблуками – все, кроме Маш-Касема, расселись там, где было заранее условлено. Маш-Касем остался стоять.
Хотя в школе я всегда отличался на уроках английского, разобрать речь индийца мне почти не удавалось, зато я прекрасно понимал Асадолла-мирзу и сразу замечал, когда тот ошибался и путал женский и мужской род.
