лицо.
Они говорили друг другу простые вещи, однако чувствовали какой-то дополнительный смысл в словах друг друга.
Криста старалась разобраться в своих мыслях. Она беседовала с этим человеком от силы минут пять, но ей казалось, что она способна написать о нем целую главу. Ее не оставляло ощущение, что Питер Стайн был родственной душой. Внешне они казались противоположностями, но где-то в глубине, где протекала его сущность, река ее жизни сливалась с его. Оба они были людьми, одержимыми своими целями, желанием выиграть и продемонстрировать победу окружающим. Это делало их похожими. Она видела это по его беспокойным глазам и по тем подспудным значениям, которые льнули к его словам. И, разумеется, все это содержалось в его книге, которую она прочла, в его репутации и в тех вещах, которые рассказал про него Льюис Геллер. Его замечания делались специально, чтобы унизить Питера Стайна в глазах Кристы, однако вместо этого они усилили его обаяние. Однако, если в своих душах Криста и Питер и играли одинаковую мелодию, то все же играли ее в различном темпе и на разных инструментах. И это служило источником восхитительной напряженности. Каждую секунду Криста ощущала, что балансирует на грани спора с ним. Достаточно одного ошибочного или неосторожного слова, одного неуместного предложения, одной неподходящей эмоции, и мистер Питер Стайн не пропустит этого. Он, может, и не хотел этого, однако во время разговора все равно не удержится. Потребность говорить то, что думает, возможно, и не составляла для него удовольствия, но была абсолютной необходимостью. И, странное дело, она не боялась ни его самого, ни его острого языка. На самом деле какая-то частица ее стремилась испытать себя, общаясь с ним. А порочная, капризная частица ее «я» не могла никак дождаться, когда увидит вспышку огня и искры здесь, на крыше, когда пылающее солнце исчезнет в мармеладной дымке, и рок-музыка загремит в теплом ночном воздухе.
— А, Питер, вот ты где! — воскликнул мужчина в белом жилете и с нервным лицом. Короткая и пухлая рука схватила писателя за локоть, словно пришедший инстинктивно понимал, что его жертва может попытаться сбежать. — У меня там несколько человек из художественного совета, и все умирают от нетерпения, желая встретиться с тобой, я им обещал, так что уж не подведи меня, о'кей?
Криста увидела, как ужас промелькнул на лице Стайна. Нелегко сказать, чем именно был он вызван — прикосновением мужской плоти, всегда отвратительным для человека, глубоко любящего женщин, мыслью о членах художественного совета, дюжинами умирающих от своего абсурдного желания встретиться с ним сознанием того, что ему придется сейчас расстаться с ней? Последнее предположение импонировало ей больше остальных. Она улыбнулась ему.
«Я надеюсь, что вы отыщете меня снова, — сказал ее взгляд. — Мне хотелось бы завершить начатое».
Он протянул ей руку, вынуждая своего пленителя отпустить его. Она протянула в ответ свою. Его глаза испытывали ее, говорили с ней, и Криста затрепетала от запретного удовольствия этого невинного прощания. Он сжал ей руку, насколько позволяли приличия, и долго не отпускал. Криста молилась, чтобы он не уходил. Она попыталась сделать собственную руку такой же красноречивой в пожатии, как и его, старалась пообещать ему такие вещи, о которых сама едва осмеливалась подумать. Ее сердце бешено стучало. Горячее дыхание обжигало губы, раскрывшиеся в прощальной улыбке, которая была одновременно и обещанием на будущее. В глубине души, в самой сердцевине, в сердце, да и в других местах, которые знали толк в таких вещах, Криста Кенвуд была до краев наполнена сознанием того, что в один прекрасный день они станут любовниками.
4
— Стив, ты можешь сосчитать до трех и щелкнуть? Я не могу долго держать глаза открытыми.
Криста сделала глубокий вздох, и ее груди прорвали морскую поверхность. Она подставила лицо солнечным лучам, закрыв глаза, и ощутила их тепло на своей коже. Песок под ее ногами был твердым, а океан, в котором она стояла, теплым, как молоко для грудного ребенка. Она старалась справиться со своим замешательством, сосредоточившись на утешительных ощущениях, которые окутывали ее тело, словно лоно матери. Фотографы часто допускают подобные ошибки. Они так увлекаются композицией кадра, что забывают о проблемах людей. Прямой солнечный свет заставлял ее косить, что означало напрасно сделанный кадр, не говоря уже о дискомфорте.
— Прости, дорогуша, все время забываю, что ты такое же земное существо, как и все мы, — рассмеялся Стив Питтс. Криста была единственной моделью в мире, которая могла сказать ему, что он должен делать, не рискуя своей головой. И не только из-за того, что модель «номеро уно». А потому, что была умна, отважна и чертовски красива, более талантлива, чем имела право, а еще потому, что не боялась его. Почти все остальные боялись, и Стиву это нравилось.
— Ну, и чего же ты хочешь? — продолжал он. — Раз, два, три, и гляди, как вылетает птичка? Господи, разве это не смешно? Фотографировать по счету. Подумай, где бы я был сейчас, если бы занимался этим с самого начала. — Сарказм зазвучал в его голосе. Криста была его другом, а их у него было немного, но и друзей нужно держать в рамках.
— Ты мог бы считать по-мандарински, милый, если хочешь быть менее банальным, — засмеялась Криста, отбив его атаку.
— Не говорю на иностранных языках, ангел мой. У меня никогда не было мальчиков-китайцев. Некоторые считают, что Африканская Королева была моим звездным часом.
Самый знаменитый фотограф в мире возложил руку на бедро и встал в позу. Все засмеялись: редакторша мод из «Вога», не отличавшаяся большим чувством юмора; два ассистента, которые держали отражатели, направляя свет раннего утра на умопомрачительный профиль Кенвуд; разные парикмахеры, гримеры и костюмеры, толпившиеся на краю пляжа в Норд-Энде.
Криста улыбнулась. Она наслаждалась всем этим. Она уже начинала забывать это братство, тяжелую работу, от которой разламывается спина, чисто физическое удовлетворение от сделанного снимка. Ты отдаешь себя целиком в какой-то определенный отрезок времени, и радость от работы заключается еще и в том, что у нее есть начало, середина и конец. Модель действительно имела возможность увидеть плоды своего труда в готовом снимке. Не то что заключение под стражу с неясным концом, на которое походил бизнес. С тех пор как Криста оставила ремесло модели и основала свое собственное агентство, она погрузилась в однообразный, изнурительный труд, от которого, казалось, нет спасения. Одна из ее девушек заболела, и в оставшийся срок не было никакой возможности подыскать ей замену. Так что волей-неволей Криста согласилась тряхнуть стариной. И сейчас радовалась, что не отклонила отчаянный призыв Стива Питтса.
— Может, я слишком глубоко зашла в воду? — спросила она. Минута расслабления закончилась. Будучи суперпрофессионалом, Криста снова сосредоточилась на работе и попросила уточнить задачу. Модели были немыми актрисами экрана.
— Нет, ты прекрасна такая, какая есть. Смотри горделиво. В океанскую даль. Как носовая фигура на паруснике. Чуть выше подбородок. Лови свет. Вот так. Превосходно. Раз, два, три.
Стив Питтс низко пригнулся в прибое, отыскивая подходящий для съемки угол. Солнечный свет волшебного часа струился на них, копья лучей отбрасывались надменными чертами Кристы. Отсветы плавно скользили по сияющей влажности ее светлых волос. Каскадом падали с ее скул, омывали крепость нижней челюсти и любовно касались влажных, блестящих губ. Девушки не являлись страстью Стива Питтса, а сейчас к одной из прекраснейших из них он находился ближе, чем любой другой мужчина на земле, и не мог не признать, что Криста Кенвуд на рассвете побивала все рекорды. Она казалась чудесной мечтой на мерцающей поверхности океана. И дело было не в мощных плечах пловчихи, не в поразительном контрасте полной, крепкой груди, твердых как камень ягодиц над крепкими ногами — дело было в ее обаянии. Вы понимали, что девушка наделена всем — и обжигающим сиянием улыбки, платиной медовой кожи, танцующей элегантностью движений, и что все это только упаковка для личности, мимо которой так просто не пройдешь, благодаря которой журналы сметались с прилавков книжных магазинов и
