Своим подарком он застал меня врасплох, и я невольно поблагодарил.
– Это в счет платежа. От твоего друга Мариана, – объяснил H Д. – Завтра он наконец выезжает за этой нидерландской кукушкой. А мне Мариан дает пятнадцать серий румынских марок со спутниками.
– У тебя отпуск? – спросил я, кладя машинально в карман часы.
– Нет, но необходимо отдохнуть после…
Он не успел сказать, после чего.
Мы вошли в секретариат. Только тут я припомнил, что часы – это премия от Мариана за организацию его транспортировки за кукушкой, о чем он просил меня в музее.
Но голова моя была занята более важными делами. Выставку открыли. Заместитель министра, генерал в штатском костюме, беседовал в кабинете с моим начальником. Сотрудники смежных отделов управления оживленно толковали о чем-то.
В такой обстановке нам с НД было невозможно поговорить. Я только успел сказать ему:
– Вы тут со стариком устраиваете выставку, ты собираешься с Марианом за нидерландскими часами с кукушкой, а я чувствую себя, как в западне.
– Зато «Нортон» получил! – насмешливо взглянул он на меня.
НД тут же исчез в группе прибывших гостей. Я хотел было обругать его, но в эту минуту, сияя улыбкой, ко мне, подошел мой драгоценный шеф.
– Ты уже здесь? Знаю, что ничего не знаешь. Ничего не объясняй, – говорил он весело. – Емёла уже рассказал мне. Не огорчайся, Глеб. – Он силой тянул меня за рукав.
Я переступил порог кабинета и поздоровался с худым и длинным как жердь заместителем министра.
– Поздравляю, капитан! Слышал, слышал, – произнес он голосом, привыкшим к торжественным речам. – Благодарю от имени службы!
Яркая лампа рефлектора освещала метровой высоты мольберты, где под стеклом были размещены планшеты.
Там на черном фоне сверкали всеми цветами радуги крохотные кусочки бумаги, доставившие нам в течение последних недель столько хлопот!
Майор Ковальский и поручик Емёла, закрыв шторами окна, чтобы уберечь музейные экспонаты от воздействия солнечных лучей, стояли возле стендов, готовые дать необходимые объяснения.
Заместитель министра, отойдя от меня, подошел к планшетам и тыкался в них носом, как аист.
– Из трехсот двенадцати украденных марок нам удалось найти триста четыре, – читал по записке полковник. – Если говорить о стоимости, это составляет девяносто девять целых и девяносто девять сотых процента… Сумму, в которую оцениваются эти марки, мы назовем позже, когда наши уважаемые гости познакомятся с экспонатами. Начинайте, поручик! – обратился он к Емёле.
– Итак, – кашлянул Емёла, указывая на планшет чем-то вроде дирижерской палочки, – первая слева марка, коричневого цвета, с портретом королевы Виктории, была напечатана в 1847 году для острова Маврикий. Стоила она тогда один пенс. Она не из самых дорогих в серии знаменитых и редких «Маврикиев». Американский каталог Скотта оценивает ее в пятнадцать тысяч долларов.
– Подлинность марок бесспорна, потому что начало этой коллекции было положено еще до 1850 года, – значительно заявил полковник. – Позволь, кстати, представить тебе доктора Кригера, который оказывал нам во время следствия квалифицированную помощь.
– Весьма рад, слышал о вас, – заулыбался заместитель министра, протянув руку доктору Кригеру.
– Не обижайтесь на меня, капитан, за мой скептицизм при нашей первой встрече, – извинился передо мной директор агентства. – В самом деле, кто бы мог подумать, что такие марки могут найтись в Польше?
Горько было у меня на душе. Не чувствовал я радости от своей… пирровой победы.
– Вторая марка, – указал своей палочкой Емёла, – это «Виктория», номиналом в двенадцать центов, из Канады, выпуск 1851 года. Оценивается в семь с половиной тысяч долларов… Третий и четвертый экспонаты «Ванкувер», светло-коричневого цвета, 1865 года, номинал пять центов, их стоимость определяется в две с половиной тысячи долларов… «Гавайские острова», два цента, голубого цвета, 1851 год. Нынешняя стоимость по каталогу десять тысяч долларов… Дальше – памятная марка Ньюфаундленда, с надпечаткой по случаю первого полета через Атлантику, который в апреле 1919 года так и не состоялся, бронзовый цвет, три цента. Под черной надпечаткой видно изображение головы северного оленя карибу. Оценивается в две с половиной тысячи долларов… Затем из так называемых новых классиков здесь имеется вот этот «Гондурас» 1925 года, маленькая серо-голубая марка, номинал изменен с десяти на двадцать пять сентаво. Надпечатка «Aero Соrreо» явилась причиной того, что заурядная марка стала наиболее редким экземпляром среди марок авиапочты во всем мире. Ее стоимость – двенадцать тысяч долларов…
– Твой отдел должен написать учебник о коллекционировании марок, – заметил заместитель министра, обращаясь к нашему неоценимому шефу.
А тот, сияющий и довольный, краснел от похвал. Заявил, что во всем этом есть также и заслуга НД.
Гости, среди которых я увидел председателя и секретаря Клуба филателистов, перешли к другому стенду, с европейскими марками.
Теперь объяснения давал майор Ковальский.
В числе экспонатов были: первый и второй «Цюрих» 1848 года, с большими белыми цифрами 4 и 6 на черном гильошировавном фоне, оцениваемые более чем в пять тысяч швейцарских франков; пара желто- зеленых «Женев» того же года, с черным гербом кантона, стоимость которых достигала двенадцати тысяч франков; старинная австрийская марка с Меркурием, номиналом в шесть крейцеров, цвета киновари, предназначенная для оплаты доставки газет, цена не ниже восемнадцати тысяч швейцарских франков.
Заместитель министра снова тыкался носом в марки. Директор агентства то и дело подсовывал ему
