синоним трусости. Ты подлец, Ван-Вааден, и будь моя воля, я не стал бы спасать твое тело. Я бросил бы его там, в лесу. И пусть это не по-сейверски. Зато одной гремящей смертью могло стать меньше над соломенными крышами маленьких мирных деревушек.
Дональд затушил сигарету, вяло прошагал мимо секретарши Бикома, постучал в дверь кабинета и, не дожидаясь разрешения, вошел.
Да, это был он. Парень в лихо заломленном берете и с лейтенантскими звездочками просто кипел от негодования. Он не за то платил деньги, чтобы получить от начальства выговор, да еще неделю не вставать с постели по причине растянутых связок. Сейверу платят, и он, Ван-Вааден, думает, совсем не плохо платят. Так что незачем портить доверенное тебе тело и, главное, хамить начальству клиента.
Насчет хамства — это правда. После того, как Дональда вывезли в тыл на вертолете, он отказался отвечать на вопросы, потребовал встречи с представителем фирмы, а когда очень уж стали приставать, открытым текстом послал всех подальше.
Ван-Вааден, теперь уже в присутствии Дональда, повторил свои претензии. Откинувшись в кресле, Морис Биком вертел в пальцах сигарету, сочувственно кивал, поддакивал, но в глазах его прыгали чертики. Ситуация даже веселила его. Еще бы! Здоровенный мужчина жалуется на то, что его плохо спасли от смерти!
Потом директор по персоналу заговорил успокаивающе. Разъясняя обиженному летчику некоторые трудности и особенности профессии сейвера, извинился от лица фирмы, пообещал, что Дональда Осборна примерно накажут, и предложил обсудить сумму, на которую будет снижена оплата господином Ван- Вааденом услуг фирмы в связи со сложившимися обстоятельствами, если, конечно, господин Ван-Вааден представит документы, подтверждающие нанесенный ему моральный и физический ущерб.
Господин Ван-Вааден заверил директора по персоналу, что такие документы он приготовил и представит их, но прежде хотел бы знать, какому наказанию будет подвергнут сейвер. Директор возвел глаза к потолку и, подумав минуту, сказал, что сейвера, к примеру, могут лишить, ну… части гонорара и запретят впредь спасать доблестных офицеров славных вооруженных сил. Господин Ван-Вааден насмешки не понял, наклонил голову удовлетворенно и стал доставать требующиеся бумаги из папки.
На протяжении всего разговора Дональд не произнес ни слова. Биком с клиентом сошлись наконец на двадцати процентах: десять за растяжение связок и десять, за выговор от начальства. Поднялись, пожали друг другу руки.
И тут подал голос Осборн.
— Спроси его, — обратился он, к Бикому, как будто лейтенанта и не было в кабинете, — спроси его, во сколько он оценил бы вывихнутую челюсть и несколько выбитых зубов?
Во взгляде Мориса появился тревожный интерес. Вопрос был очень сейверским. Но господин Ван- Вааден намека не понял. Сделав вид, что его совершенно не оскорбило обращение через посредника, он задумчиво пожал плечами, прикинул в уме и сказал, что это соответствовало бы десяти-пятнадцати процентам.
— Но я не понимаю, к чему эти разговоры?.. — Он так же обращался к Бикому, даже не глядя в сторону Осборна. — Челюсть у меня на месте, с зубами тоже все в порядке.
— Сейчас… — сказал Дональд. Затем он сделал быстрый шаг вперед, взмахнул рукой и… Ван-Вааден пролетел через кабинет, гулко ударился о стену и стал сползать по ней вниз. Глаза его закатились, на губах показалась красная пена.
Биком хладнокровно плеснул из сифона в стакан, склонился над летчиком. Потом обернулся к сейнеру, покачал головой:
— И не пахнет десятью процентами. Верные тридцать — челюсть ты ему сломал.
Дональд скупо ухмыльнулся:
— Не рассчитал.
Он достал книжку, выписал чек и положил его на стол, потом вышел и аккуратно прикрыл за собой дверь.
2. ПОБЕГ ВДВОЕМ
Руки стянуты сзади наручниками. Чувствуется, что пластиковые, затягивающиеся при малейшей попытке освободиться. Синяя, грубого хлопчатника роба. На ногах тяжелые башмаки. Добротные, рассчитанные на многолетнее пользование. Тюрьма, похоже. Х-хе, в тюрьме Дональду Осборну сидеть еще не приходилось!
Впрочем, в данный момент он не сидит, а идет. По длинному полутемному коридору. В спину то и дело тычут стволом карабина — поторапливают. Коридор узкий, в стенах железные дверцы с засовами и замками. Захудалая, должно быть, тюрьма. Сыро, с потолка капает в мелкие лужицы на полу. Шлепанье капель, гулкий топот конвоира да шарканье Дональда — уж больно тяжелы ботинки — вот и все звуки. Ночь сейчас, что ли?
Конвоир, ожесточенно засопев, еще пару раз больно сунул стволом между лопаток, и коридор кончился. За поворотом его перегораживала решетка из толстых стальных прутьев. Конвоир подтолкнул Дональда лицом к стене, позвенел ключами, затем, опять же стволом карабина, заставил пройти в открывшуюся в решетке дверь. Процедура повторилась, на этот раз конвоир, закрывая дверь, возился подольше, а Дональд стоял, почти уткнувшись лбом в сырой бетон стены, и размышлял о том, куда же судьба и профессия закинули его на этот раз?
Предпринимать что-то было явно рано. Уясни обстановку, разберись, что к чему — потом действуй, применяя все свое умение и используя обстоятельства в свою пользу. Все это, если время позволяет. Правило сейвера, хотя применимо не только к экстремальным ситуациям.
Пока время позволяло. Персонифицировать себя так, сразу, было довольно трудно. Под мышкой чувствовалась коробочка «вызовника». Скорее всего, ее пронесли тайно и тайно же передали клиенту. Вряд ли «вызовник» мог попасть сюда вместе с клиентом. А это означает, что зарегистрирован «вызовник» в фирме на другую фамилию и на другую совсем личность. Теперь вот еще вопрос: кто клиент, за что в тюрьме оказался? Может, Менсон-Сатана какой-нибудь, маньяк, садист, вообще бяка. А может, и хороший человек, невинный. Такие тоже в тюрьмы попадают. С людьми всякое может случиться.
Дональд, повинуясь молчаливым приказам конвоира, шагал, отмечая все подробности, автоматически прикидывая возможности для бегства, но попыток освободиться не делал, выжидал.
Все шло своим чередом. Коридор, решетка с дверью, лестница, решетка с дверью, опять коридор и опять решетка. Выводили его из подвала. Довольно глубокого, надо заметить. Как-то незаметно охранников стало двое, потом возник офицер в черном мундире. Он давал указания солдатам, но слишком тихо, Дональд уловить, о чем шла речь, не мог. Язык показался испанским. Ничего, тоже скоро должно проясниться.
Краем глаза он изучал конвоиров. Рожи у них были еще те. Один худой, высокий, чуть не гнулся под тяжестью карабина. Второй, тот, что с самого начала все подталкивал в спину, был, в противоположность первому, свинья-свиньей. Жирные щеки почти скрывали маленькие глазки, штаны на толстых ляжках вот- вот треснут. Оба одинаково не бриты и вид имеют невыспавшийся и усталый.
Офицер выбрит до синевы, затянут в портупею и выглядит выглаженным и ухоженным. Ни следа усталости, кроме черных кругов под глазами. Что-то происходит, какие-то события, раз все они не высыпаются. Примем к сведению.
На улице была ночь. Это Дональд почувствовал несмотря на плотную черную повязку, которую ему надели на глаза перед тем, как вывести во, двор. Конвоиры замешкались, в спину толкать перестали, и Дональд остановился. Повел носом. Пахло недавним дождем, железом, бензином и, все тем же сырым бетоном. Очевидно, это был внутренний двор тюрьмы — городского шума слышно не было.
Заминка длилась недолго, и Дональда опять толкнули в спину, да с такой силой, что он едва не упал. Собственно, и упал, поскольку прямо перед ним оказался вход в машину, и в этот вход вели две ступени. Видеть их Дональд, естественно, не мог и довольно чувствительно ушиб ногу. Все так же молча, пинками и прикладами его загнали внутрь фургона, толкнули в угол, на скамейку. Конвоиры (двое, офицер сел в кабину) тоже поднялись в фургон, захлопнули дверцу и тут же, как по команде, закурили. Фургон был
